Море


Теперь ты знаешь, что такое любовь?
Теперь ты знаешь, что такое одиночество?
Это не тогда, когда ты один. Ты можешь быть окружен сотней, тысячей людей, и не просто людей, - это могут быть твои друзья, родственники, близкие. Но и среди них ты одинок. И все твои близкие далеко не близки твоим мыслям, душе. Да, ты не один, но ты одинок.
Я знаю, где истоки тех магнитных рек, которыми бывает окутана душа, в которых захлебнулась свобода. Я никогда тебя не отпущу... Я никогда тебя не впущу. Ни в дом, ни в душу.
Твои руки навсегда скованы ожерельем страсти. Ты - пленник и никогда не станешь свободным. Легионы моих жарких слов, армии дыхания, копья и колесницы моих мыслей поработили тебя. Я никогда тебя не оставлю. Ты пьянеешь от горя, сходишь с ума от одиночества, не находишь себя. Но я всегда приду к тебе на помощь. Я дам тебе надежду. Разве надо нам искать повод, причину, зацепку… да все, что угодно …?
…Ты тонешь и я снова направляюсь к тебе в своей ветхой лодке. Беда в одном. У этого моря нет берегов. Мне не к чему пристать, чтобы дать тебе приют. Моя убогое суденышко не выдержит двоих. Единственное, что я могу - выловить из воды, вдохнуть в твои легкие свое дыхание и отпустить. И ты снова будешь барахтаться в безысходности, задыхаясь от вечной борьбы, захлебываясь страхом и отчаянием.
Вот ты вскидываешь руки вверх и с силой погружаешься в воду. Темные потоки с радостью расступаются, чтобы принять твое измученное борьбой тело. Думаешь, они тебе помогают? Я наблюдаю за тобой и уже в который раз ты пытаешься сделать это. Еще мгновение, и твое тело навеки останется в воде. Ты никогда не поднимешься над бездной. Но нет, я не позволю тебе сделать это, я же рядом. Я никогда тебя не оставлю. Я всегда буду с тобой.
Ты пытаешься оттолкнуть мои руки, погружаясь в воду, вдыхаешь ее полной грудью… Глупышка, тебе не удастся уйти. Любовь бессмертна. Помнишь, я обещал, что никогда тебя не оставлю. Так и будет. Мы всегда будем вместе. Я никогда тебя не отпущу. Вдох, толчок, еще вдох и снова толчок…. Вот, вот ты снова начал дышать… Твои губы шевелятся, но голоса не слышно. Я читаю по губам: "Господи"….
В тяжелую минуту мы всегда вспоминаем о Боге, о Высшем, о Вечности. Только почему-то боимся этой вечности. Но Бог и есть - любовь. И только он направляет наши стопы на путь праведный. Мы идем, ведомые любовью, в неведомый мир и пытаемся рассмотреть в темноте. И в темном тоннеле от факелов нашей любви нам иногда достается лишь копоть. Но даже на ней мы пытаемся начертить имена любимых. А на наших ладонях навсегда остается темный след копоти. Нам уже нет дороги в рай, нам не позволено прикасаться к святым, чтобы не запятнать их белоснежные одежды.
Может потому и не находит нас рука Господа, что боится оставить темный след в тоннелях наших душ?
Ты беззвучно плачешь и дрожишь. От холода, бессилия, напряжения и отчаяния. И кажется от этого холодное море стает еще более бездонным. Твои глаза полны ненависти, но ты просто не понимаешь, насколько выше всех наших хлопот то единственное вечное и непобедимое чувство, которое заставляет нас сжигать наши души. Оно непреодолимо. Это любовь. Разве не о ней ты мечтал, разве не она нужна тебе больше всего на свете? Больше воздуха и света, больше жизни. Разве не она? Теперь она навсегда с тобой. Не потеряй ее. Не променяй. Ни на воздух, ни на свет, … ни на жизнь.
…
Теперь ты знаешь, что такое любовь?
…У этого моря нет берегов.

Мачеха

Снова и снова я вспоминаю те давно ушедшие дни. Все так же по старинке облетают листья с деревьев, все так же по четвергам идут дожди...
Я прохожу мимо троллейбусной остановки. Каждый день, при любой погоде, любом раскладе, любой обстановке на этой остановке что-нибудь, да продается. Останавливаюсь возле старушки, торгующей цветами. У ее ног всегда много роз, гвоздик, нарциссов, тюльпанов, георгин… Но мне нужны не они. Меня влекут к себе белые как снег, нежные и утонченные, огромные лилии. Они как будто излучают тепло, ласку, нежность. Как хорошо дышать их ароматом. Покупаю это огромное белоснежное облако и уже собираюсь уходить, но возвращаюсь. Вечереет, а у ног бабушки еще пять букетов - розы, георгины, гвоздики. Я расплачиваюсь и забираю их все. Как всегда…
С целой охапкой благоухающего разноцвета я сажусь в авто и еду домой. Мне нравится мой уютный дом. В нем всегда много цветов. На фоне белоснежных стен они смотрятся словно вышивка. Погрузившись в кресло, любуюсь нежностью лепестков. Минута, и я снова оказываюсь там, … далеком мире, … в незабытых снах.
… Еще подходя к дому я слышу, как стучит ее швейная машина. И когда отворяю калитку, и когда открываю двери, я слышу этот равномерный стук. Я знаю - она опять провела в своей каморке за вышивкой весь день, пока меня не было. И ночью, когда ложусь спать, мне кажется, что я снова слышу этот равномерный стук, но это уже не иглы, это ее шаги. Как будто она всю ночь бродит по дому там, внизу. Ей нет здесь места, она ходит из угла в угол, от окна к окну, от двери к двери. Или мне это только кажется…
Я поднимаюсь по лестнице наверх, в свою комнату и с каждым шагом почему-то все громче становится стук ее швейной машинки. Как будто ее серая комнатка находится не внизу, а наверху, где-то рядом с моей комнатой. Я иду по коридору и прохожу мимо Его комнаты. Там висит Его портрет, он занимает всю стену и краями как будто заплывает на пол, потолок, другие стены. Даже из под закрытой двери просачивается край Его портрета. Стараюсь идти как можно тише. В конце коридора на маленьком журнальном столике, как на алтаре стоит хрустальная ваза. Переливаясь на свету своими радужными гранями, как будто зовет к себе. В объятиях хрупкого, чистого как мысли Бога, хрусталя нежатся огромные, как сердце Бога белоснежные лилии. Они словно чувствуют, словно слышат мои шаги, и, кажется всеми своими листочками-лепесточками, всей своей тонкой душой хотят обнять меня своим утонченным ароматом, согреть и приласкать. Я чувствую, как потоки их теплого дыхания входят мне в душу. И хоть у хозяйки этих цветов никогда не было глаз, вместо них зияла нескончаемая невидящая бездна, дыхание Ее лилий - самое теплое, что было когда-нибудь на земле. Но очередная трель монотонной дроби выводит меня из сказки белых лилий.
…
Я спускаюсь вниз в ее серую унылую комнатку, где она уже давно ждет, перебирая в руках пряди, мотки и клубки разноцветных ниток. Сажусь на маленькую, размером в две ладошки табуретку напротив нее и наблюдаю за ее рутинной работой. Вот она поднимает голову, и я замечаю на ее щеках слезы. Словно капли дождя на стекле катятся они по щекам и превращаются в маленькие бусинки. Она собирает эти остывшие, очерствевшие слезинки в корзинку, где уже полно бисера ее слез. Все бусинки переливаются нежным перламутром, и от этого сама корзинка кажется каким-то мифическим кладом, сундуком, полным золота и жемчуга. Тихо поднимаюсь и ухожу в большую, обитую белым ситцем комнату. В ней все белое - стены, потолок и даже пол. А посередине комнаты, в самом ее центре стоит большое, величественное, словно трон, кресло. Погрузившись в него, я жду, перебирая в руках края белоснежного покрывала, играя, складывая его прядями, мотками и клубками.
Она входит абсолютно бесшумно, будто плывя по воздуху, но я чувствую ее присутствие. Я знаю, что сейчас она стоит за моей спиной. Я знаю, что дальше будет. Она ласково гладит меня по голове, треплет пряди волос, влажными губами касается шеи, убаюкивающе молчит. Она знает, что я не смогу встать, не сумею уйти. Продев нитку в тоненькое ушко иголки, нанизывает на нить бисер.
Одно ловкое движение мягких, казалось бы, шелковых пальцев и она цепко держит мою голову. Теперь я не могу пошевелиться, даже если бы очень захотел. Даже если бы стало больно и слишком больно, я бы не смог уйти. Ее рука с иголкой неумолимо тянется к моему лицу, к глазам. У меня перехватывает дыхание, но Что я…?
Холодное острие иглы пронизывает мои глаза, проходит сквозь зеницы, белок. Я чувствую этот ледяной металл, но мне не больно, я привык. Мне уже давно не больно и не страшно. Мгновение - и шарик бисера плотно пришит к моим глазам. Затем еще и еще. Бусинка к бусинке выплетаются на моих глазах узоры, сливаются воедино тона и оттенки. И вот уже расцвели белой сказкой на глазах нежные, утонченные лилии. В зеркале мои глаза выглядят как два окна, на которых мороз заковал до весны свои чудоплетения. Чтоб никто не прознал до поры его душу. Чтоб никто не пронзал его глаза?
Я иду к себе в комнату и не замечаю Его портрета, который заполонил всю комнату, и в его краях, разползшихся по коридору, уже можна запутаться. Не замечаю столик с вазой в конце коридора, не слышу аромат лилий, не чувствую их тепло. Заперев дверь сажусь в кресло перед зеркалом, любуюсь нежностью лилий, вышитых бисером на моих глазах. Минута, и я снова оказываюсь где-то в далеком мире, в незабытых снах.

Рыбий бунт


В некотором царстве, в некотором государстве, в маленьком захолустном городишке жили-были дети. Конечно же у них, как и у всех детей в других городах, городках, да наверное и в селах, были родители. И вот решили как то дети поубивать к чертовой матери всех взрослых. А что? Конфеты лопать до отвала не дают - раз, гулять допоздна не разрешают - два, ну а три, четыре, пять - это уже само собой решится - не все дети еще и до трех считать умели. Но возмущены были шибко. До предела!
Собрались они на совет у песочницы и давай предлагать, что со взрослыми делать, как поступать, чтоб ни одного старше двенадцати лет не осталось. Тут, кстати, и причины новые нашлись, только не все говорили - "третья, четвертая, пятая" - некоторые - "еще одна". И насобирали таких причин где-то около тысячи - отдельную книгу написать можно, да только не все писать умели.
Ну, с причинами разобрались, стали искать способы, как же все таки всех взрослых-то разом укокошить, чтоб ни одного не осталось, а то еще надают по попе да в угол поставят, ежели выживут. "Вот, вот, ежели выживут, - крикнул Гоша, пацан лет эдак семи-восьми. - Значит надобно найти такой способ, чтобы всех и сразу. У кого какие идеи?" Гоша, кстати, парень был очень смышленый и, наверное, поумнее многих десяти-двенадцатилетних лоботрясов.
Стали они думать что бы такое сотворить. "Может травонем, - мой папа - директор завода, где краску делают, у него отравы этой - хоть на тыщу, хоть на миллион" - тараторил Гена. "Нет, нет, лучше всего рвануть, - закричала Маша, - взрывчатку кинуть - оно как бабахнет - костей не соберут. Мой папа завсегда рыбу в пруду глушит - так прям вся и всплывает кверху животами - хватай, да в ведро". "А может их лучше сжечь, - предложил Ваня, - мы на шашлыки как поедем, бывало как запалим, так потом пол леса сгорит - даже в новостях про нас показывают, только не говорят, что это про нас, но это про нас, просто мы хвастаться не любим, стесняемся признаться, что про нас, но это про нас". "А может лучше пострелять всех как собак бродячих?", - раздался вдруг писклявый голосок. Все оглянулись. Ах, это Женька, маленький Женечка, он недавно только говорить толком научился, а уже вон как здраво рассуждает!
"Молодец, малый, хорошо говоришь, мы это учтем", - как можно басовитее рявкнул Гоша. И дискуссия продолжилась. Мальчики кричали "Раздавим!", девочки визжали "Порежем!", кто-то предлагал душить, кто-то топить.
Но тут вдруг послышалось из окон домов - "Маша, иди кушать", а вслед за этим - "Ваня, домой, обед стынет", а потом еще и еще полилось разноголосьем "Гена, иди обедать, Вася, бегом домой". "Да что ж это за напасть такая - и поговорить не дадут", - завозмущались дети, но решили пока дабы не выдавать своих тайных замыслов, спокойненько и без шума пойти и покушать. А вечером собраться в условленном месте. "Хотят нас заманить на замануху, но нам такие интересности не интересны, простите за тавтологию", - деловито заявил Гоша и вся детвора разошлась по домам. Молча, ни слова ни говоря удивленным родителям покушали, так же молча легли спать. А вечером вереницею потянулись к месту сбора. Но было одно Но, большое НО! Собраться то решили, а вот место сбора не оговорили. И пошли детишки в плащах да пальтишках кто куда, разбрелись по округе, по некоторому царству-государству, по континентам. Ни один из детей того захолустного городка домой не вернулся. И никто никогда из горожан не видел больше злополучных ребятишек.
А взрослые…взрослые умерли. Все до одного. От старости … и от одиночества.

СВИСТЯЩАЯ РОЗА


Жила-была девушка Оксана. Простая такая, даже немного застенчивая. Жила в обычном маленьком провинциальном городке посреди многолюдной столицы и мечтала о большой и чистой любви. Как, впрочем, многие в ее возрасте.
Шла она как-то по парку в центре улицы. Уже была осень, листья с деревьев срывались и медленно летели, подхваченные знойным ветром. На некогда никогда не пустующей клумбе красовалась одна единственная роза. Как ни банально, розовая. Оксана бегло пробежалась взглядом по попам пап, выгуливающих своих разодетых детишек и пошла себе дальше. Но вдруг услышала свист. С непривычки Оксана вся зарделась. Она начала оглядываться по сторонам, ища обьект, издающий сей высокочастотный звук. Но, кроме розы и вышеупомянутых поп, ничего способного на такое издевательство над Бетховеном, Моцартом и Глюком, не было. Разве, что роза. Одинокая роза, некогда никогда не одинокая на близлежащих клумбах. "Бетховен, Моцарт и Глюк, Бетховен, Моцарт и Глюк, пятнадцать с половиной раз зачем то повторила про себя Оксана, - Нет, это далеко не Глюк". Мелодия скорее была похожа на свадебный марш в ускоренном темпе. … Это роза…"
Да, да, да, и еще сто раз по сто этих самых да. Это была роза. Розовая роза. Розовая, как небеса во время заката, как небеса во время рассвета, как небеса, если смотреть на них через розовое стекло. Это была роза. Не тетя Роза из Нежина, которая задолжала всем на свете все на свете и ей все как-то розово, и не собачка Розка, которая умела прыгать с пола на подоконник, при этом радостно лая и подвывая в полете, и умерла шесть лет тому назад. Это была именно роза, одиноко стоящая на клумбе. "Прямо как сиротка" - подумала Оксана и сорвала эту одинокую розу.
Она принесла ее домой и сразу же поставила в вазу. А вазу - на подоконник. Да, да, именно так она и сделала. Сразу же поставила в вазу, и сразу же - на подоконник. Чтоб с улицы заметно было. Люди посмотрят и заулыбаются. Класно же!
Оксана еще с первого класса помнила, что если срезанный цветок сразу же не поставить в воду, то он завянет. Причем на протяжении не долгого времени. Может даже очень непродолжительного времени. И по рассчетам Оксаны, то же самое случится и с сорваным цветком, а не только со срезанным. А Оксана с раннего детства была очень способной девочкой. Даже в некотором смысле талантливой. Поэтому она все сделала правильно и теперь могла радостно завалиться на диван, закинув ноги на шкаф (нижнюю полку, не подумайте, что Оксана была акробаткой или каким-то образом отделяла ноги от туловища, - нет, просто на нижнюю полку шкафа) и забалдела, прям вся аж закайфовала от удовлетворения выполненной работой. День ведь прошел не зря. Вон какую розу с клумбы сперла. Розовую. С чужой между-прочим клумбочки. "Интересно, а кому принадлежат цветы, растущие на клумбах города, - подумала Оксана. - А может в осень они уже ничьи. А если б сорвала целый букетище летом, а за это какая-то статья, ну, там уголовщина и все такое, но никто не видел и ищи-свищи, что тогда? Ну тогда, наверное, и приятнее было бы принести это чудо в дом. А так… Может и не стоило мараться? Ну, да ладно, дело сделано….. Но, чья же все таки клумба?" Но думать об этом у Оксаны не было времени. Да и когда думаешь, да еще и лобик морщишь, морщинки появляются, а это ужасно старит. А кому ж хочется плохо выглядеть. Тем более в этот вечер. У Оксаны ведь и времени подумать не было не потому, что думать не приучена или там не любила. Очень даже любила. Да и приучена была очень даже. Но в этот вечер Оксана ждала в гости своего парня. Бойфренда. Самого, самого, прям пальчики оближешь. Ей вообще с ним повезло. Такой хороший, прямо хвали, не нахвалишься.
Любила его Оксана.
И вот пришел ее суженный-ряженный. С бутылкой вина и кульком "Барбариса". Оксана страсть как любила леденцы в блестящей обертке. Оно ведь и вкусно и нарядно. А как-то хотела обклеить кухню фонтиками от леденцов, чтоб красиво было и нестандартно. Свое, значит, лицо чтоб у кухни было. Но все как-то вдохновения не было. А оно ведь в любом деле нужно. А с фантиками, да без вдохновения - это как под венец, да без родительского благословения - фигня это, нельзя так, не по божески это, не по человечески.
Радостно встретила любимого Оксана. В кресло усадила, чаем напоила, новости вместе по телеку посмотрели. Откупорили вино, разлили по бокалам и …вдруг они услышали свист. Протяжный и пронзительный, режущий слух на мелкую капусту. Свист заполонил всю комнату своим наглым потребительским отношением ко всему происходящему в комнате. Оксана испугано завертела головой в надежде понять, что же это за свист, откуда он. А ее парень так же завертел головой и тоже в надежде понять, что же это за свист, откуда он, но только не испугано, а с удивлением. Свист доносился из окна. Точнее, со стороны окна, как сразу же догадалась Оксана - это роза. Роза, стоящая в вазе, которая, в свою очередь, стоит на подоконнике, вот и кажется, что свистят в окно, а это - роза. Она еще на клумбе вела себя как последняя …., и сейчас такое устроила.
Но парень то не знал, что у его девушки на подоконнике стоит такое чудище клубное, или правильнее, наверное, будет сказать клумбовое. Он то думал, что это кто-то с улицы в окно свистит. "Ничего себе, деваха! Ей вон в окно свистят, вызывают, как какую-то девочку нехорошую, какую то ббббб…безотказную, безответственную (он никогда не ругался, потому-что воспитывался в строгости - папа, все-таки - генерал). Так вот, вскочил он поскорее, да дал деру. - Еще наградит чем-нибудь, всю жизнь потом лечись"
Как ни отговаривала его Оксана, как ни убеждала, - роза это, на подоконнике, - ничего и слушать не хотел. "Что ты меня совсем за дерево держишь, я тебе не Буратино какой!"
Парень то сбежал, а Оксане бедной что делать? Заплакала она горько, легла на диван, скрутилась калачиком (или розочкой, это как кому больше нравится называть такую позу), и уснула. И приснился ей сон дивный. Как будто подьехал к ее дому парень ее разлюбезный на мотороллере. Крутом, дорогущем. Все соседи из окон выглядывают, хвалят его, не нахвалятся. А он кричит Оксане: "Галю, выходь! Поглянь, якый гарный я козак самэ у розквити сыл! Вже й крыга скресла! (хотя, при чем тут это?) Выходь!" И засвистел что-то похожее на Альбиони, но как-то туманно. "Я не Галя какая-то, я Оксана, и между прочим, Оксана Ивановна" - крикнула про себя во сне Оксана. Чего он так о ней? - все так-же про себя подумала она. И тут же проснулась. И вспомнилось ей, что еще пра-пра-прадед (нет, то есть да, правда, чистая правда,- пра-пра-прадед), еше ппра-пра-прадед этого самого парня еще при царском режиме ( до 1917 года - сейчас, поди, мало кто и вспомнит, че оно за бурда), так вот его предок работал в детском саду сторожем и до смерти закармливал детей шоколадками. В подвале детсада нашли пять истерзанных трупиков, - шумиха была на весь город. Но, правда, поскольку у него были родственники при дворе еще со времен Екатерины II, его "отмазали", дело закрыли, а сам он вскоре стал прокурором уезда. "Яблоко от яблони" - подумала Оксана и заулыбалась. И так ей стало радостно, что она легла на диван и уснула.Но в этот раз ей уже ничего не снилось. Просто легла, уснула, и как-то сразу же проснулась. И вспомнилось ей, что в детстве как только папа с мамой привели ее в детсад, какие-то подонки подло поиздевались над ней. Ей подбросили записку, в которой каракулями было нацарапано - "Мы похитили твою куклу и она грязно надругалась над нами. Если ты не предприимешь меры по ее перевоспитанию, мы знаем, куда писать жаловаться." Это очень пагубно сказалось на ее неокрепшей психике. Оксана тогда надолго слегла. Да, повозились в ту пору с ней родители с ней родители - и по больницам, и по психологам, и по бабкам да экстрасенсам всяким. Еле поставили на ноги. И так от этого горько стало Оксане, что она уже собиралась заплакать, ну и как в предыдущих ситуациях лечь на диван и уснуть. Но передумала. Заперла дверь и… Тут вспомнился ей Хичкок. "Нет ничего страшнее закрытой двери!" Во как! Поэтому отворила Оксана двери настежь. Взяла сумочку и пошла пройтись по ночному городу, послушать как птички поют, воздухом подышать, пока еще заводы не поотключали фильтры на ночь.
И проходя мимо одинокой клумбы Оксана снова услышала странный звук. Она оглянулась по сторонам и увидела … розу. Возле клумбы. Возле той клумбы, где она сорвала ту дурацкую розу теперь стояла роза и играла на баяне. И звук этот странный был ничем иным, как игрой на баяне. Это играла Роза - тетя Роза из Нежина, котарая задолжала всем на свете все на свете, и теперь ей это, видимо, не розово. Она стояла возле клумбы, плакала и смеялась, и играла на баяне. А у ее ног лежала шляпа. "Доигралась", - подумала Оксана и остановилась…

Хоуп. История любви
"Казалось ли тебе когда-нибудь, что ты живешь зря?
Тихо сползает на землю вечерним заревом непреодолимая, неуемная тяжелая тоска. Тоска о вчерашнем дне, о тревожном неводомостью дне завтрашнем. Время проходит сквозь уставшее тело и я не в силах удержать его. Краешком оно цепляется за сердце и выворачивает наизнанку всю мою душу. Глаза устали выглядывать извечный мираж неизведанного счастья. Они гаснут вместе с опустившимся солнцем.
Порою мы не в силах совладать с внутренней свободой. Она намного шире наших тщедушных тел, бессмысленных, безмысленных, бесформенных душ. Эта свобода порабощает нас. Но как больно разрывает плоть все разрастающийся комок мыслей и чувств! Кто хоть раз прикасался к медузе может представить всю жгучесть одиночества изнутри. Острыми лучами опустившегося солнца расплываются по телу ослепляющие огни. Вены, мышцы, кожа словно сплетаются в какую то невообразимую фигуру - фэнтэзийного монстра, пытающегося сломать собственный хребет, побороть самого себя. Перехватывает дыхание и все плывет перед глазами."
Меня зовут Хоуп. Все думают, что я такой же как все. Хожу в ненависный мне "бурситет", вижу как растворяются в мерцании телеэкранов предки. Мой брат Анна - еще школьник - единственное живое существо на планете Земля. Вряд ли с кем либо можно быть так же откровенным, как с ним. Да с другими и поговорить не о чем. Сплошное мещанство, то бишь "попса". Бескрайний "маскульт" - культ масок. Не масс, а одной сплошной безликой массы. Все всегда и всюду - одно и то же. До тошноты противно. Года два назад мы с Анной как-то начали посещать спортклуб, подкачаться. Но очень быстро мне надоели эти тошнотики-качки с тупыми упражнениями. И Анна тоже перестал ходить. Скушно одному.
Кто-нибудь когда-нибудь задумывался, зачем мы живем? Однажды Анна сказал мне, что вся жизнь для него раньше была сплошным стрессом. Thes versions of violence…Und viele andere… Никто не понимает, но все хотят, чтобы ты понимал. И принимал. Потому, что должен. А с какой стати?... Помниться лет в восемь Анна принял каких-то таблеток, - хотел отравиться. Бабушка потом откачала, промыла желудок и сделала это тайною великою. Предки до сих пор считают Анну наивным неискушенным. Анна вообще мальчик немного не от мира сего. С детства представлял себя убитым. Именно убитым, а не умершим спокойной собственной смертью. Его иногда пробивает на откровенность. И тогда узнаю такое… Бедный мой братик, я на 3 года старше, но многое из его жизни для меня как академия для первоклашки. А примерно полгода, нет где-то месяцев девять назад он начал брать меня на свои "эксперименты". Это, скажу я вам, что-то…
Как разнообразен этот удивительный мир! Зашибись!
Не поверите, но я, в свои уже почти семнадцать еще никогда по настоящему не встречался с девушкой. То есть просто потрахаться - было, но так, чтобы по настоящему, встречаться, дарить цветы, стихи читать… А вот братишка даже сам стихи писал. Как всегда в поросячий голос я узнал, что его даже напечатали в нескольких газетах. А об интернете и говорить нечего. Кстати он и забросил все из-за опять же попсовости. Нетовские писаки ведь как тусят? Написал, кликнул корешам, они завалили сайт одами и дифирамбами - дело сделано. Сидят, долбофени, балдеют от себя самих. А то еще круче - какие-нить эмигранты открывают сайт, а может и газетенку какую-нибудь у себя на "чужбине" - тупо, смысла никакого, но ведь публикуються (на собственном сайте, либо сайте "своих"), но ведь Заграница. Типа человек добился сногсшибательных результатов. А это чудо плоско косит под других, даже не косит, а тупо "першивает". Как вам Сапфо или Ахматова "в обработке" какой-нибудь Клавы из Полтавы? А если ента Клава, да по трасе перебралась скажем в Париж или Бонн? Тут уже без аплодисментов ну никак! Величина! Издаёт даже книги. Правда, за всой счет и только для родных да близких и на полочку. Для галочки. Но ведь образина малюется какая! И уже на любую критику может ляпнуть "Хотите попиариться? Дешевенькая, я Вам скажу, затея, дешевенькая". Типа она такая Звезда Звездунова, что даже просто критика в ее адрес - золото в анналах истории. А "уполномоченные огрызки" таких-вот "гениев", - друзья-подруги - вообще Кащенко. Сойдаётся впечатление, будто единственно главное- это где-то себя застолбить. Жить в вирте. А на деле ведь все - пурга зелёная. Вот вам и поэзия, романтика, типа искусство… проза жизни.
А любовь, даже просто дружба…
Мы раз пошли с Анной "прогуляться по проспекту". Да… Можно и за 50, и за 40, и за 30, да что-там… за пятерку можно. И верти как хочешь. Одна крашенная в солому брюнетка немного встревожилась видону моего братца - все-таки 13 летний пацан. А так - че хочешь, как хочешь, были бы деньги. Есть и особая категория. Но это уже не девочки, а мальчики. Менюшка та же, да и прейскурант не отличается. В принципе, в такой "ипостаси" даже проще найти на халяву. Это девочки выламываются, им положено, а мальчикам просто хочется сЕкАса. Я читал, мол проститутки мужчины стоят шибко дорого… Прям элита животноводства! Ни фига. Ну, может, конечно, кто-то, где-то … наверху…
Самый прикольный момент, конечно же был с Сагиком. Это он так представился, - Сагик. Здоровенный лось, метра два ростом. Познакомились в сети. Анна познакомился. Я и не думал, на каких сайтах бывает мой братишка. Нет, не только на "оригинальных", или как говорят "по интересам". Как вам библиотеки, музеи, а классический музон? Кто отличит Брамса от Вагнера, а Моцарта от Баха или Бетховена? А Анна, прикинь, отличает их опусы, симфонии и все такое один от другого. Знает, где у Бетховена, скажем пятая симфония, а где девятая. Он вообще парень офигенно башковитый. Не пойму чего ему надо, зачем ему все это?
Так вот, списался Анна с этим Сагиком и договорился встретиться у Сагика на хате. Уже возле дома "клиента" он посвятил меня в подробности предстоящего увеселения. Оказывается, Сагик хочет, чтобы его "чморили", любит унижения. Это, конечно было что-то! Капец! Что мы только ни делали. Но трахнуть он себя не дал. Типа ни с кем никогда. Правда, когда Анна вышел на балкон, мне Сагик сказал, что отдастся. Впервые. Только мне. Мол, понравился я ему жутко. Позже Анна говорил, что тет-а тет и ему Сагик предложил то же самое. И тоже впервые. И тоже только ему. Отаки дила. В целом, все было прикольно. Я узнал, что такое писсинг, римминг, футфетишь и многое другое. Но вот поплохело мне почему-то, когда Анна плевал Сагику в рот. Фу, какая гадость, я чуть в Ригу не уехал. А Сагик смотрел по собачьи верными глазами и шептал как во сне "Да, мой господин, я твоя сучка". Мне стало так жалко его. Потом мы вместе пили кофе. Сагик с трудом глотал, но глаза сияли, улыбался Джокондой. Он оказался интересным собеседником. Очень даже не глупый парень. При деньгах, при не хилом положении в долбаном социуме. "Чего же тебе не хватает, остроты ощущений? - хихикнул я и встретил укоризненный взгляд Анны, мол, "че тупишь? Совсем не этого". Сагик как-то не весело улыбался и молча смотрел в стенку. Как потом сьязвил Анна "а глаза такие грустные-грустные".
Но это все так - баловство. Г-рят, от скуки, безделия… Нет. Скорее от безысходности. Да, именно от нее, родимой. Родимой, накрепко к нам привязанной. Говорят, Бог отдал своего единственного сына за нас. Чтобы обмануть смерть, обойти закон, правило, распорядок. Закон, им же самим созданный. Из принципа! Ну не тупизм?! По-фиг родной сын, лишь бы не отменить собственное слово! А что такое слово? Фигня, пыль, пустой звук. "Да, мой господин, я твоя сучка", - тоже ведь слова. Кстати, обзывать Сагика можно было как угодно, кроме слова "гнида". Я сдуру несколько раз ляпнул. Видели бы вы глаза Сагика. Думал, он щас нам все ребра перелопатит. Даже стрёмно стало - все-таки центнер силушки немерянной. "Я же сказал, как угодно, но не гнидой."
Вот она - сила слова. Прав был Анна. Все это до черноты серо.
Однажды я спросил Анну, не педик ли он.
Он посмотрел на меня снизу вверх (сверху вниз получается ток у меня), - А я че, к тебе пристаю?
- Дык, может я тебе не нравлюсь.
- Не нравишься… Вопросами своими. Попей витаминов для улучшения мозговой деятельности, - Анна ржал что было силы.
Да, класный он парень. Мне почему-то жалко его. Такое чувство, словно что-то должно произойти. Какая-то беда, ЧП, катастрофа. Что все изменится. И Анна никогда больше не будет улыбаться.
Я разочек чуток полистал его дневник… Ну, был грешок… Успел прочитать совсем ничего- но такую преинтереснейшую заметочку. "Эти чувства, этот порыв. .. Тоска, отчаяние, раскаленные добела глаза…Как порыв ветра… Он такой твердый, но такой нежный на вид. Я пытаюсь сдержать его. Он вроде стихает, слабеет, мякнет и опускается. Падает вниз, вглубь. Но только до поры. Дремлет. Но когда нибудь он подниметься во весь рост, во всю свою силу, во всю мощь. И я боюсь этого рассвета, … расцвета. А вдруг он принесет с собой рай? А вдруг мне понравится?..." Я, дурак счел тогда всё пошлятиной, фантазиями, ухмылялся про себя.
… … …
Девять месяцев назад Анна начал брать меня на свои "эксперименты". А сегодня девятый день. Я всегда боялся за будущее. Боялся, что какой-то не подвластный ничему злой и неумолимый рок сотрет все основы, все опоры, ветви и пенёчки, за которые хоть немножко можно уцепиться. Что весь наш мир вместе с собственным маленьким, таким вымученным мирком исчезнет навсегда. И Анна никогда больше не будет улыбаться… Теперь он улыбается всегда. Это самая красивая фотография. Самая красивая из тех, что я когда-нибудь видел. Самая красивая из тех, что вообще могут быть. Самая лучшая. Самая светлая.… Просто фотография…
Мне кажется, я живу зря…