Львиный бой

В облысевшей от ярости жаркой саване тревога:
Сбита с толку опасная, дикая внутренность льва.

Подойдите к обрыву, взгляните без жалости, строго.
Там, внизу, ярким пламенем вьётся под гривой листва.

Зверь отчаянно мечется, бьётся о камни и плачет.
Растрепалась, запуталась грива на склонных путях.
Он не слаб, слабость выглядит в царстве природы иначе.
Грязь с клочками разодранной шерсти забилась в когтях.

Помогите ему! В львином сердце сражение насмерть.
Пропиталась кровавыми реками местная марь.
Звери в панике смотрят на дикие в разуме распри .
Это страшно - когда в неизбежности мечется царь.

Его рыки пугают, но страх не пред ним, а за царство.
За царя. Его вены раздуты. Искусана пасть.
Что за воины, что за проникшее внутрь коварство.
Изнуряет могучее тело. Но что за звериная страсть!

Как сражается он, как он бьётся навзрыд за савану!
Как кидается ревностно грудью на каждый удар.
Рык на части зверей разрывает. На свежую рану
Брызжет дрожь, разжигая в трясущихся душах пожар.

Над измученным телом летает в спокойствии коршун.
Впечатлительно-страшный испуг вызывает полёт.
Он внушительным криком неведомой силы подкошен.
Зря, ты, коршун, летаешь над склоном. Наш царь не умрёт.

Зверь склоняет колени, и рёв разрывает округу.
Затихает ветров оглушительно-звонкая прыть.
Коршун с лёгкой улыбкой летит по последнему кругу.
В напряжённом затишье читается: лев будет жить.

-

Штормовые прохождения

Капитан, ледники пошатнулись, и сдвинулись скалы.
Капитан, впереди непроглядная вязкая мгла.
Обернулись в волнистые смерчи морские шакалы,
На дрейфующий лёд водянистая буря легла.

Нам куда? Нам зачем? Для чего и, пожалуй, насколько?
Проплывать одичавшие вьюгой просторов узлы.
Почему нас качает из стороны в сторону. Стойко
Послевкусие держится комом туманной золы.

Исчерпался запас, опустели помятые фляги.
Нам пора, капитан, говори, до каких берегов?
На промокшей, разорванной дикой стихией бумаге
Растворился маршрут - не проставить дальнейших шагов.

Нам, увы, и нам, ах, не сойти с корабля по канату,
Продырявились шлюпки клыками воскресших акул.
Мы давно уже кружим, взывая сердцами к закату,
Потерявшие компас на сколах расплёсканных скул.

Приближается айсберг к корме с возрастающей страстью.
Выходи, капитан, нам, наверное, прыгать пора.
Пошатнёмся слегка напоследок над вспененной пастью,
Убаюкаем парус, разорванный в недрах морского костра.

Капитан, не маячь - ничего не изменишь. Спокойно.
Штормовые давно предвещали бурление вод.
Только буря за нас. Так давай же простимся достойно
С размельчёнными в щепки бортами. Приближен заход.

Засыпаем. Пусть волны качают последние вздохи.
Закрывается солнце от глаз, затемняет обзор.
Это странствие с кровью прольётся по венам эпохи.
Наш корабль - времён и пространств бесконечный узор.

Мы проснёмся, как только сомкнём застеклённые очи.
Лишь коснёмся границ подсознаний - и сон пропадёт.
Нас наощупь корабль отыщет, проплывший сквозь ночи.
Ты покрутишь взошедшее солнце и выкрикнешь: "Полный вперёд!"

-

Девочка и змея

Виновата ли девочка с яркими красными бантами,
Что играет, смеясь на весь лес, с ядовитой змеёй?
По зелёной траве пробегает с цветами-гигантами.
В синем платье вливается в дождь беспокойной струёй.

По воздушным мостам переходит колючие округи,
Укрывает следами блестящих сандалий овраг.
Под оранжевым солнцем с хрустящими пятнами под ноги
Подползает приветливый друг или, вроде как, враг.

Обвивает худые лодыжки, цепляясь за плечики.
Улыбается искренне, так, что танцует пион.
Тонкий хвост завивается лентой в плетённые венчики.
И щекочет язык её ушко. И звук как шпион.

И играет с хохочущей девочкой змейка. За солнышко
По тропинкам бегут они вместе под трепет и страх.
Но становится сине-багровым на плечиках горлышко.
Вот и хохот стихает, виновник сопит на руках.

Усмиряется девочка, падает в ясли пшеничные,
Будто знала, что так и случится, присев, чтоб упасть.
Вырываются только молчания, пусть истеричные.
Но расстёгнутой коже известна шипящая пасть.

Виновата ли девочка. Может, змея не уверена,
Что укус-поцелуй проникает вовнутрь и жжёт.
Не беритесь винить. И сама я судить не намерена
Обманувших себя в том, что яд в этот раз не убьёт.

-

Может, и яма выкапывает крота.
И блохи носят ошейники от кота.
Выходят деревья, леса с листа.
Из слов вылетают по буквам уста.

На ужин наживка съедает сельдь,
В желудок китам попадает сеть.
Колодец расплёскивается в воде,
Дорога проносится по езде.

И лампа влючает ночами свет.
И миг состоит из десятков лет.
Нога подаёт о ходьбе сигнал.
Я помню рассказ, что меня читал.

Ответ пробуждает собой вопрос.
Исколоты пальцем шипы у роз.
Безумная тяга кидает врозь,
Для встреч замыкая земную ось.

-

Дуэль

Поднимаешься в ночь от гула, исходящего из висков.
Изнемогший от разногласий и шагая живым с петель,
Вырываешься из удушья, из обыденности тисков
И, бросая в лицо перчатку, вызываешь себя на дуэль.

Секундант - беспристрастная Осень. Не умеет считать - и пусть.
Загадаем по три попытки, промахнёмся - оставим так.
Друг и враг мой, шатайся ль, падай, одного не твори - не трусь.
Лучше пулю на завтрак с кровью, чем чужое вино натощак.

Не жалей, не стреляй по небу. Стоит портить ли холст воздушный?
Пробегись по мишени взглядом, оцени результат стрельбы.
Я пущу в тебя пулю ловко. Не без страха, но страх послушный.
Может, вздрогну, но только телом, от далёкой глухой мольбы.

Делай шаг. Слушай счёт. До метки. Поворот. На курок. И целься.
Почему-то смеётся Осень и рыдает, включая гром.
Вместо счёта кричит о цифрах, что ей на ухо шепчет Цельсий.
Подождите, с дождями, леди, пригодится вода потом.

Мы одно. Но вражда на пике. Без тревог. Кто-то должен выжить.
А иначе от наших воин разорвётся на клочья мир.
Перемирие не поможет. Нет гармонии. Случай выждан.
Лишь один из меня спасётся. За кого ты, небесный сир?

За какую себя? Не знаю. Оттого и дуэль ночная.
Оттого и такие жертвы. Оттого и смертельный риск.
Но иначе никак. Воюю. Погибаю, живу одна я,
Но по разные баррикады; двусторонне звучащий диск.

Так что, судьи, готовьте стулья. Будет смерть и её виновник.
Будет жизнь и её улики, от которых не ждать тюрьмы.
Я защитник и обвинитель, мирный житель и уголовник.
Жаль, вердикты себе так слепо и так ложно выносим мы.

Терраформирование не нужно
Наташа Штейнер
На Венере дожди. Умывайся холодной отдышкой.
Вытирайся сухим, распылённым по коже огнём.
Облака выжимаются в серные вздутия вспышкой.
Все прогнозы о жизни людей под горячим дождём.

Осыпаются сверху воздушные ливни из газов.
При дыхании жарком иначе добраться никак
До платформы. Планету до комы трясёт от экстазов
Изрыгающих лаву вулканов. Свернувшись в кулак,

На поверхность спускаются грозы из плотных туманов,
Проверяя порядок, устроенный в нижних слоях.
Ни за что не пропустят на кратерах мелких изъянов,
Но всё пристальней смотрят в усевшийся газ на краях.

Только б ноги не свесил он в космос настолько, чтоб сгинуть.
Только б мысли его не летали так близко к Земле.
Ходят слухи, что люди планируют тучи раздвинуть,
Просканировать сердце, зажать в навигаций петле.

Пусть приходят. На той одичавшей умами планете
Есть приятные жители, гости, друзья Венерян.
Но за пробу расставить научные грубые сети,
Распороть, перешить по модели земных своих стран

Закипает Венера, взрываясь потоками молний,
Выплывает горящей стрелой к мезопаузным швам.
Не тревожьте жилища чужие, пытаясь заполнить
Размельчённой золой очаги, не подвластные вам.

Кислород и снега не подходят для данной планеты.
Не пытайтесь наполнить водой и цветами её.
Либо в гости летайте без страха поломок ракеты,
Либо сквозь расстояния волнами гладьте сырьё.

-

Жить на крыше

Всегда меня манила высота,
Где ветер дышит глубже, город - тише;
Видна проспектов шумных нагота.
Все девять жизней я живу на крыше.

Послушны лапам скользкие дома,
Подчинены извилистому телу.
Со мной играет солнца бахрома,
Слежу за ней по выцветшему мелу.

Заря цепляет инеем усы,
Расчёсывают шерсть зубцы тумана.
На синем небе жёлтый шар - часы,
Их утро вынимает из кармана.

А ночью время падает в трубу,
Оно бессильно в ярком взгляде зрячих.
Часы в период снов сидят на лбу
И тикают под пульс сердец горячих.

Когда необходимо спрыгнуть вниз,
Спуститься ненадолго в мир двуногих,
Использую невидимый карниз,
Чтоб плавно встать на окна ликов строгих.

Среди фигур, спешащих в никуда,
Непросто вызнать запахи дороги.
Асфальтовые реки без труда
Выкидывают тонущие ноги.

Но я переплываю город вспять,
И вновь он с тёплой грустью провожает
На крышу, где я так люблю гулять,
Особенно когда она съезжает.

-

Петербургское пристанище

Мне не вытеснить больше глушь
Ни котом, ни деталью лего.
Не поверить, что эта чушь
Задохнётся под слоем снега.

Не сказать себе, что с утра
Будет легче, пройдёт тревога.
Не разжечь мне того костра,
Что когда-то горел от Бога.

Я сдаюсь. Мне совсем темно,
Будто вырвали лампу зверски!
А сражения не дано.
Больше не за что. Цели мерзки.

Всё пустое. Всё мимо глаз,
Ни на чём не могу остаться.
Между "Купчино" и "Парнас"
Каждый день выхожу скитаться.

Добровольно ли я иду
По мостам через сети речек.
Перекрыли дожди звезду,
Заменили отрядом свечек.

Знаю, дом мой ни здесь, ни там,
Где остались крупицы детства.
На Васильевском врежусь в храм,
Но захлопнется с визгом дверца.

Бары так же не ждут гостей,
Разве что мимолётных встречных.
В параллельности плоскостей
Нет решений земных и вечных.

Стихнет хор, опустеет шот.
Только сердце одно в дурмане.
Здесь, на Чёрной, поэт ушёл,
Жизнь и смерть срифмовав в нагане.

Здесь приятней и слаще грусть,
Разлетается по Садовой.
Стены строки кричат наизусть
Ночи пламенной, безголовой.

Пусть вовек не найти домов,
И земная не стихнет смута,
Для бродячих сердец, умов
Привлекательней нет приюта.

-

Под фонарём

У площади кривые уши,
Забиты ватной болтовнёй.
Заря пожар заката тушит.
Асфальт несётся за ступнёй.

Свети, фонарь - ночей веснушка.
Плети из линий силуэт.
Под лампой снег - златая стружка,
Цепляется за парапет.

Танцуй со мной, последний зимний,
Под хруст согретых тонких льдов.
Звучат свиданий наших гимны,
Стучат колёса поездов.

Несётся время. Круг из рельсов.
В вагонах сладкий полудрём.
Один маршрут из множеств рейсов.
И тень от нас под фонарём.