ОСЕННИЙ УРОК




Обрушилась соль на яичко,
И волчий в глазах аппетит.
А, значит, не вылетит птичка
И утром в окно не влетит.

И ночью покажется скучен
Ворчливый дождя метроном,
А утром не будет озвучен
Намокший пейзаж за окном.

Назавтра - постылая дата.
Гляди-ка! Уже облака!
Но всё это будет когда-то,
И надо дожить. А пока...

* * *

В гармонию всё приведём потом:
Меня за завтраком, с раскрытым настежь ртом,
Жены пред зеркалом волшебны туалеты,
Постелю смятую и грязные штиблеты.

В гармонию всё приведём потом.
Ну, а пока подумаем о том,
Что выпали за сны? И вещи ли они?
Как могут повлиять на будущее дни
Иль вялое они дней бывших отраженье?
Всё это для ума и пища, и движенье.

В гармонию всё приведем потом.
В руке рассеянной стихов случайный том
Из тех, что между муфт от бабушек хранится,
Лениво растворясь на кремовой странице,
Вдруг так преобразит знакомую страну,
Что только языком прищёлкнешь: ну и ну!
На тыщу вёрст кругом владычество лесное,
Медведи сивые и право крепостное.

Гармонией заняться бы пора.
Уже ей полчаса я уделил вчера,
Но снова грязен пол, и мысли все в разброде,
Стихи не клеятся, и помнится, что, вроде,
Не время начинать с набитым животом...

В гармонию всё приведём... потом.

* * *

Как вариация без темы,
Равно, к чему ни привязать,
Скажи: ты с этими? Ты с теми?..
- А я не знаю, что сказать.

Бывают подлинно потери,
А это так, почти что блажь.
Но иногда я смутно верю,
Что я каким-то боком ваш.

Что там, вдали, я был с тобою,
Нам в детстве снились те же сны,
Что лишь цыганскою судьбою
Так прочно мы разлучены.

* * *

Где дом твой? - В ручье, под корягой,
Под мохом в лесу золотом.
Ты был от рожденья бродягой,
Да так и остался на том.

Насмешливый спутник и призрак,
Земных не узнавший оков,
Ты к книгам смертей не причислен,
Но тайнам присущ облаков.

Ты утром в полях колобродишь,
Под вечер звенишь за рекой,
А ночью задумчиво водишь
Чужою - моею рукой.

* * *

Мне путешествие легко:
На склонах Альп из грубой кружки
Хлебать тихонько молоко
В той изумрудной деревушке.

Плывёт по Темзе жёлтый лист,
И Эльсинор на диво светел,
Чтоб озадаченный турист
С Шекспиром сходства не заметил.

Мадрид шевелится в ночи,
Пасутся кошки в Колизее,
И непомерные ключи
В ростокском старятся музее.

Блеснула Вислы полоса,
А там и русская граница...
И до Москвы лишь полчаса,
Но дальше... выдрана страница.

* * *

Хочу быть туристом
В стамбульском порту,
В костюмчике чистом,
С сигарой во рту.

На сходнях - аллегро,
В улыбке - вояж,
Три дюжие негра
Прут мой саквояж.

Тут всё трафаретно
И всё из старья,
Зато как портретно
И видно, что я!

* * *

Мне скучно. Совсем как тому ипохондрику,
В означенный час меж обедом и полдником,
Когда, обнимая подушку крахмальную,
Я жизнь вспоминаю свою ненормальную.
Но скука, понятно, не тема для творчества.
Военный сосед мой (забыл имя-отчество),
Носков не снимая, чтоб сон не разменивать,
Читает Дюма под одеялом сиреневым.
На улице пекло. Под небом эмалевым
Жужжит и кусает крылатое марево,
За столиком двое (знать, нянькою трахнуты)
Четвёртые сутки сражаются в шахматы,
И конь деревянный, замученный жаждою,
Свалиться готов перед пешкою каждою.
Мне скучно. И даже залив переливчатый,
Где плещутся дамочки в розовых лифчиках,
Меня не влечёт. Настроенье - прескверное.
Сижу и зеваю.
Старею, наверное.

* * *

Удивительный день - ни тепла, ни мороза -
Из какой-то нездешней приплыл полосы.
Он слегка тяготит - как немецкая проза,
И на кухонной полке скучают часы.

Ничего не понять в этих буквах плывущих.
В голове кавардак, за окном моросит,
И прохожие месят кофейную гущу,
И табачная лавка над шпилем висит.

Я брожу по квартире, небритый и сонный,
Предводитель вонючек, ежей, гамадрил.
О, хотя бы раздался звонок телефонный,
Чтобы голос оттуда меня ободрил!

Отзовись!.. - и часов бормотанье стихает,
Над немецкою прозой глумится Панург.
Я один. Безнадёжно склонясь над стихами.
Половина шестого. Январь. Петербург.

* * *

В тихом музее стерильно, прохладно и грустно.
Между кроватью и шкафом безлюдно, пустынно.
Над головою тяжёлая зимняя люстра
Так же нездешня, как розовый холод камина.

Жизнь умерла, и мертвы фотографий овалы,
Ломберный стол и на вешалке мягкое кепи...
Кто-то бывал здесь, и что-то, наверно, бывало
В этом холодном, торжественно убранном склепе.

Кто-то исчез - лишь осталось парение духа.
Может быть, прячется в дальнем углу за комодом?
Нет, то на стуле меня караулит старуха,
С тонким приличием, термосом и бутербродом.

* * *

Осенний урок, я к тебе опоздал.
Мне скучно за партой сидеть деревянной.
Я зонтик посеял и книжки раздал,
Чтоб только не видеть твой взор оловянный...
Осенний урок, я к тебе опоздал.

Пусть выставит осень меня за порог,
Чтоб там, бестолковым, ромашковым летом,
Я вспомнил свей первый нескромный урок
И душу, как прежде, наполнило светом...
Пусть выставит осень меня за порог.

* * *

Когда за занавес уйдут актёры,
И пьеса кончена, и гаснет свет -
Зачем один стою я между кресел,
Как будто жду чего-то?

И в уличном дождливом полумраке
Припомню подурневшее лицо,
Неловкие глаза, охрипший голос -
И обернусь...

* * *

1.

Пойдём потихоньку назад,
Затем что сердитые духи
Нам дальше идти не велят
И что-то уж хрюкает в ухе.

2.

В песке я нашёл сыроежку.
Как в будущем с нею мне быть?
Себе ли пристроить на плешку
Иль выкинуть и позабыть?

3.

За дюной упрятался мыс,
И сосен кривит колоннада...
Как скоро рассыпалась мысль!
А может, так это и надо?

4.

Нам путь не заказан возвратный,
А смерть ещё так далека.
Давай же вернёмся, пока
Нам сон этот внятен невнятный.

* * *

Мама?.. А может, дочурка? Соседка?
Кто б ни была,
В эти глаза я заглядывал редко:
Встречи, дела.

Книжка пропала! Обычное дело.
(Может, в пальто?..)
Всё непонятней, что жизнь пролетела.
Что-то не то.

Взгляда опасливей нет и превратней...
(Может, жена?..)
Время уходит, и всё непонятней:
Кто же она?

* * *

Махни рукой
На этот вечный беспорядок
Из туфель, блюдечек, тетрадок...
Махни рукой.

Знать, мир такой.
Запретный плод всё так же сладок,
Да ты не падок.
Махни рукой.

Пришёл покой.
Пришла пора капустных грядок.
В душе - осадок...
Махни рукой!

* * *

Что нынче делать буду я?
Надеть пальто, уйти из дому,
Бродить по городу пустому,
Печально яблоко жуя?..

Переодеться в муравья,
И разом вымыть всю посуду,
И раструбить об этом всюду?..
Что нынче делать буду я?

Или о смысле бытия
Задаться каверзным вопросом?
Или к стеклу прижаться носом?.

Что нынче делать буду я?

* * *

Навсегда утерян лад,
Как старинный некий клад
Под сосною вековой
Чёрной ночью роковой.

Или всё на дурачка:
Тень от третьего сучка,
И разрубленный червяк,
И лопаты тихий звяк?

Старый лад мой, добрый лад,
Рад я жизни иль не рад
У зерцала на виду,
Сам с собою не в ладу?

* * *

- На-чинаем. Не-спеша.
Шаг направо. Снова. Шире.
Шаг направо. Влево шаг.
Три-четыре. Три-четыре.

Прямо. Ближе. На края.
Повороты. Участили...
Сухо щёлкает рояль:
"Три-четыре. Три-четыре".

Закружилось всё вокруг:
Грудей лёгкое дыханье,
На стене мельканье рук,
Тапок белое мельканье.

И, музыка из музык,
Словно капли золотые,
Тихо щёлкает язык:
"Три-четыре. Три-четыре".

УРОК

В чистом поле дом кирпичный,
Из окна - концерт скрипичный.
И, к роялю встав бочком,
Водит девочка смычком.

Водит девочка и водит.
Что-то грустное выходит,
И под окнами в тоске
Дети ёжатся в песке.

А вдали, за лопухами,
Кто-то ёжится стихами,
Опечален, удивлён,
В эту девочку влюблён.

Кто ж ты есть: любовь, иль мука,
Иль скрипичная наука?
Тайна, людям не видна?
Или девочка одна?

* * *

Где вчера проходила ты,
Там сегодня взошли цветы.

И они на моём окне
Что-то давнее шепчут мне.

И до полночи я готов
Слушать шёпот твоих цветов.

* * *

Кто станет разбирать: при свете ль керосина,
Неоновой звезды, иль лампы Ильича
Рождаются стихи? Любовь - неугасима,
Как эта на столе дрожащая свеча.

Скрипение пера и шорох авторучек -
Прислушайся! - в одной сливаются тоске.
И каждый сам собой и временем измучен
И от бессмертия всего на волоске.

И если, заглянув в окно чудесной призмы,
Ты многие слова заметишь невпопад, -
Скорее отведи свой возмущённый взгляд
И другу ветхому прости анахронизмы.

* * *

Пани поэзии, добрая пани,
Ах, до чего Ваша кожа бела!
С новой погудкою, в старом жупане,
К Вам я подсяду - была не была.

Правда, что песни мои немудрёны,
Их и всего-то одна у меня:
Жил-де когда-то на свете влюблённый
В пани, прекраснее ясного дня.

Юная пани была белолица,
Тонкие пальцы в перстнях дорогих.
Плачет ли пани, хохочет ли, злится -
Только всегда она краше других.

Я б и признался - да что Вам признанья,
Если Вы, гордая, к лести глухи,
Если Шопен Вами бредил в изгнанье
И посвящал Вам Мицкевич стихи?

Завтра уеду - не свидимся больше.
В сердце прощальные зреют слова:
Пани, Вы всё, что осталось от Польши,
Вами одною надежда жива.

Пани, бывайте! Пылят почтовые.
Тягостно ехать - как что-то забыл.
Много любил я, да, видно, впервые
Смутную родину я полюбил.

* * *

Яма цветами по пояс вся заросла.
Нежно-лиловым и жёлтым - нет им числа.

Сколько приманок путника ждёт в степи!
Каждая шепчет: не сторонись, ступи!

Милый, тебя одного я всю жизнь ждала,
Ласки твоей искала, тобой цвела,

С первой весной оживала в стране степной...
Не уходи же так скоро... побудь со мной.

Путник проходит мимо, как ночь, суров.
Путник давно не ищет любви даров.

Где-то за степью клубится иная степь.
В сердце суровом таится иная крепь.

Всё, что лелеет и жалобит, - сжечь дотла!
Жизнь, ты дорогою вечной одной светла.

Ночь, одиночество, стужу и боль - терпи!
С царственным посохом путник идёт в степи.

* * *

Жить, раздражаясь волненьем чужим,
Будто бы в школе,
Перенимая старинный нажим:
Буки, глаголи.

Может, и счастия высшего нет -
Вторить бесстрашно!
Души как сестры, и смотрит вослед
Младшая старшей.

Было мучение, стало игра,
Лёгкость, привычка...
Значит, опять мне не спать до утра,
Здравствуй, сестричка!

* * *

Оборвалась струна - как в мещанском романсе.
О классический звук! - оборвалась струна.
Вот раздастся звонок, и появится мастер,
И натянет другую: прости, тишина!
Что же лучше? И в чём ты - далёкое счастье?
Мы и сами не знаем, во что влюблены:
То ли ночью страдать над романсом мещанским,
То ли утром скучать над обрывком струны.

* * *

Заткни свей насморк - и из дому
Ступай туда,
Где плот дремучий, как солому,
Несёт вода.

Гранит шершав и в жёлтой пене.
Он жутко стар.
Сойди на слизкие ступени
И молча встань.

Тут столько всяких побывало!
То, брат, умы!
И эти дали воспевало
Не то, что мы.

Но нас пронзили эти шпили,
Как утра свет,
И внятен дальних лесопилен
Сырой привет.

...Взмахнув крылом, садится птица:
Волною - в грудь!
Нам что-то, может, и простится
Когда-нибудь

За то, что сердцем настигали
Волны прилив
И что подолгу тут стояли,
Про всё забыв.

...Вот пароходик неуклюжий
Пыхтит трубой...
И значит, он кому-то нужен -
Как мы с тобой.

* * *

Уже не девочка, не дурочка,
Уже в платке и чернобурочке,
И на меня уже не дуешься,
А что-то всё-таки от дурочки,

От красноносенькой той девочки,
В пальтишке выгоревшем, бежевом,
И никуда от той не денешься,
А отвернёшься - сразу: где же ты?

И снова лестницы и улочки,
Под окнами шаги саженные...
И дурачок приходит к дурочке...
Не покидайте нас, блаженные!

* * *

Ослиное копыто -
Забывчивости знак.
И то и то забыто,
И ты уже инак.

Забыто - не избыто.
Дурак! Дурак! Дурак!

Козлиное копыто -
Заносчивости знак.
Хоть всё давно избито
До мяса - и однак

Избито - не избыто.
Дурак! Дурак! Дурак!

* * *

На потной, ветреной толкучке,
Ругай её иль не ругай,
За старый гривенник из кучки
Тащил билеты попугай.

Для всех там было всё особо:
"Родить дитя", "Прожить сто лет".
"Любовь и музыка до гроба" -
Был мой отчаянный билет.

И было мне смешно гаданье,
И день был вечный, голубой,
И я не знал, что за страданье
Мне приготовлено судьбой.

* * *

...Отчего ты не здесь? У меня нынче горло болит.
Я гляделся в трюмо, а потом полоскал чем попало.
Всё казалось: появится - выдохнет - заговорит -
И не то чтобы боль - всё дурное куда-то пропало.

В духовитые травы я струйкой вливал кипяток,
Заклинанья шептал и помешивал ложкою чайной...
Если б так же любви запоздалый, блаженный глоток
Я в кастрюльке сварил и помог тебе выпить случайно!

Так живёшь и живёшь, хоть известна вся жизнь наперёд.
Не взойдёт дирижабль, и с неба, не спустится фея,
Будет благообразие... (Боже, как горло дерёт!)
И ползёт по квартире таинственный запах шалфея.

* * *

Нежнейшая
из всех моих обуз,
Прибывшая
из снов моих недужных,
Ты ящерка,
ты ниточка из бус
Разымчатых,
сиренево-жемчужных.

Мгновенная -
как тока волшебство,
Незримая,
невнятная для зренья,
Ты ящерка,
и мне твоё родство,
Как давнее
моё стихотворенье.

Так кажется -
бежит жемчужный ток
По ниточке -
всё ближе и опасней...
Не женщина,
и даже не цветок,
Но ящерка -
Что может быть прекрасней?

* * *

И всё, что я вижу, когда-нибудь я напишу:
Знакомые липы - я вижу их кроны так близко, -
Знакомые птицы - вот этой я крошки ношу, -
Знакомые клумбы - с шмелями гудящими низко.

Мне сверху дорожка и девушка чья-то видна.
Смотрю из окна я, в дырявом халате больничном.
По радио песня до смерти одна и одна
О том, как прекрасно и весело быть гармоничным.

Куда веселей! Я к соседу сажусь в головах.
О шашки! До ужина в вас мы отыщем спасенье.
За окнами день пролетает на птичьих правах,
И сладостно думать, что завтра опять воскресенье.

* * *

Наверное, это и есть невезенье,
Когда начинается дождь в воскресенье...
И рядит, и рядит, и рядит с утра
Откуда-то с неба, из туч, из нутра.

Не скажет синоптик, не знает наука,
За что нам даётся дождливая мука,
Но всею готов я платить добротой
За каждый просвет в облаках золотой.

О, если б, оставя в свой час мирозданье,
Жить облаков выше и выше страданья!
Затем, что уже я вселиться готов
В страну, где не знают плащей и зонтов.

* * *

Не вышёптывается -
Как приклеено.
Тянет что-то там,
Что-то тлеет там.

Ни за что наверх
Не извлечь его.
От немотства ввек
Не излечишься.

Кто ж заставил нас,
Слова жалкие
Чтоб и в смертный час
Губы шамкали?

* * *

До ночи вздымание рёбр.
Понравилось - лезь!
Как был я и ласков, и добр,
Но выдохся весь.

Очкариков лакомый куш,
Мечта балерин,
Лежу, обесчесченный муж,
В созвездье перин.

Лень даже пижаму надеть
И вырубить свет.
Теперь до утра холодеть...
Эй, утро, привет!

Опять умывайся, рядись
В весёлый шмоток.
На завтрак: капустка, редис
И кофе глоток.

* * *

Зачем носки на утюге
И чайник не на месте?
Зачем прилип к моей ноге
Отрывок из "Известий"?

Всё разронял, всё разбросал,
Стал дом отменно гадок.
А ты старался и писал:
"Душа вещей - порядок".

Сперва разрушить запах щей!
Гудит сквозняк - нет мочи!
"Порядок есть душа вещей", -
Твержу я дни и ночи.

Кто мне подсунул эту месть?
(Удрать бы без оглядок!)
"Душа вещей порядок есть..."
Я разлюбил порядок.

* * *

Повсюду музыка, музыка
И музыка...
Как будто жизнь лишилась зыка
И языка.

О уши! розочки! бедняжки!
Вы свяли вдруг.
Но звук раскатистый по ляжке
(Старинный звук!)

Помирит вас с любой музыкой
(Сей корм - в коня!),
И вы не сможете без бзика
Прожить и дня.

О ПОЭТАХ НАСТОЯЩИХ И НЕНАСТОЯЩИХ

Это поэт настоящий - пьющий, курящий.
А это - ненастоящий, но тоже пьющий, курящий.
А когда они выпьют из одной бутылки
И, заплакав, закусят с одной вилки,
То сами не понимают, кто настоящий,
А понимает это лишь вышестоящий.

* * *

Н.Г.

Не говори высоким слогом.
Уже я взмок.
Я сам дышал бы этим смогом,
Когда бы смог.

Я не во всём тебе противен -
А вот поди-к:
Твой лексикон декоративен -
Мой просто дик.

Когда язык у нас таковский,
Как дальше жить?
Один желает Тредьяковский
Со мной дружить.

Наверно, это и не повод,
Но страх в душе,
Вот-вот, порвёт и этот провод... -
Порвал уже.

* * *

Рука опущена в поток,
И вот в крови оцепенелой
Уже качается цветок
С вощёной чашечкою белой.

Кругом шуршание стрекоз
И запах приторно-тяжёлый.
Так разливается наркоз
По телу белому, чужому.

Чужая, белая рука...
И вдруг - по сбившемуся звуку,
Пока и вправду далека,
Скорей отдёргивают руку!

* * *

Веденец славный, мне сиро в твоих берегах.
Не полюбить мне ни нанятых лодок, ни песен.
Скучно слоняться по кругу - весь день на ногах, -
Пяля глаза в благородную синюю плесень.

Был я когда-то мечтатель и чуточку сноб,
Вот бы тогда прокатиться маршрутами дожей!
Наглухо ставни закрыты - откуда озноб?
Может быть, это согреет?.. - воистину дожил!

Завтра вставать в предрассветную, липкую рань,
Щёлкать затвором, покуда не кончится плёнка -
Будто повсюду не та ж петербургская дрянь,
Не позабытая богом родная сторонка.

* * *

Под тихим небом голубым,
В соседстве с садиком качельным,
Вот лейтенант с лицом рябым
И голосом виолончельным.

Как "си" он бережно берёт!
Как силы в нём не убывают!
Его солдаты взад-вперёд
Асфальт ногами разбивают.

Что ни солдатик, то атлет,
Ума и грации явленье.
Уж не французский ли балет
Даёт сегодня представленье?

* * *

Кони тысячи мастей,
Вся в фонариках аллея...
Дом, открытый для гостей, -
Что бывает веселее?

Что за лёгкое вино!
Что за фокусные чаши!
Что за сизые давно
Гости розовые наши!

Вот ещё - один глоток,
Брудершафт в весёлой паре...
Но исходит шепоток
От супруги в пеньюаре:

"Сударь, постлана постель
В лёгком воздухе нагретом.
Не прикажете ль гостей
Разогнать по их каретам?"

* * *

Синий балет на дешёвой открытке...
Влагой пахнёт от морей небывалых.
Быстрой рукою раздеться до нитки
И в изумрудных пропасть перевалах.

Пусть на камнях забывается имя,
Родина там, где, плескаясь веками,
Ты проплываешь за женщиной синей,
Музыке в такт шевеля плавниками.

* * *

Финский залив не Эгейское море; всё же
Щиколотки твои, пенясь, омывает вода.
Ты или древний валун - кто из двоих моложе?
Тот, кто напрасно гадает свои года.

Зеленогорск - где-то напротив Эллады.
Как угорелый, меж ними носится "Метеор".
Но - как всегда - босоножки твои крылаты
И над водой - небу открытый взор.

* * *

...Подумайте - и страх их не берёт!
Да, не берёт - кто не знаком со страхом,
Кто любит жизнь хоть задом наперёд,
Хоть к лесу передом и к небу пахом.

Я жить не догадался до поры,
Зато теперь, хоть ты опять не в духе,
Красавица, люблю твои дары,
И ослепительные оплеухи,

И ночи перечирканные те,
И строф непоправимую небрежность,
И музыки, журчащей в животе,
Язвительную безнадежность.

* * *

Собачий гул со дна колодца,
Минуя нас, взмывает к небу,
И ничего не остаётся,
Как мне тебя поцеловать.
И лётчик, тающий над крышей,
Целует ветреную Гебу
И прихотливо приглашает
Её в блестящую кровать.

За что мы любим гул собачий,
И отчего так мнутся губы,
Когда богиня золотая,
Забывшись, смотрит сквозь мотор,
И мимо нас со дна колодца
Встают серебряные трубы,
И лётчик падает, и нету
Сил удержаться с этих пор?

* * *

Что делать с нежностью, что так пришла некстати?
Как гостью чудную вдруг выставить с порога?
Я на минуточку... Пока что полистайте
Журналы свежие... Простите, ради бога,

Что угостительного нет сегодня к чаю.
Такая странная уж выпала эпоха.
Я Вас любил... - не то! - я часто Вас встречаю
И не здороваюсь. Наверно, это плохо.

Я так запутался: там строгость, тут небрежность,
И чувство нежности мешается с виною.
Совсем потерян я... не знаю, что со мною.
Что делать с нежностью, когда приходит нежность?

* * *

Я в именах, как в чаще диких роз,
Изранился, запутался до слез.

Как стебель срезать, сильный и тугой,
Где что ни роза, то милей другой?

Потерян я... И в чём моя вина,
Что так прекрасны ваши имена?

* * *

Мысли о доме, малиновом сне абажура
Вдруг среди ночи порядок собьют кочевой.
В красном комоде возня апельсинных кожурок -
То ли от моли, а может, ещё от чего.

Думал - забыто, а в памяти вилки и стулья,
И иммортелей на стёртой дорожке букет.
Как уцелели средь дикого, грозного улья
Нежные тени неясных, младенческих лет?

Дом - не для нас. В нём наружу ворота огромны.
Как хорошо подышать на крутом сквозняке!
Мы - не для дома. И всё-таки мы не бездомны,
Если малиновый лучик дрожит вдалеке.

* * *

До чего прозрачен свет!
Так прозрачен, будто нет
В золотой шкатулке дня
Ни тебя и ни меня