Любезным моим друзьям
Андрею и Розе

_________________

Тот искушенный мир, в который ты сорвался
с небес, нечаянно - бесстрастен и крылат,
тебя не принял, и - спокойно отказался
тебя распять. И не был ты распят!

Тот искушенный мир довольствовался малым -
отчаяньем твоим. О чаянья твои!
И наслажденья миг в минуты лжи усталой
он принимал за клятву на крови.

Но жертвенна любовь - чиста, и постоянна,
в поступках и словах вычерчивалась роль
безумная как сон, изящно покаянна,
как соль - точна, и нравственна как боль.

И было, что сказать, но отцвели словами
пророчества твои, угасли на устах
волнистою строкой, меж белыми полями
бумажными - ладьей, закованной во льдах

бессмысленности. Дым от жертвенного дара
настиг Иерусалим: он страхом обуян!
И мечется народ в предчувствии пожара -
спаситель и пророк вульгарно сыт и пьян.

Вот и еще одна разрушенная крепость
бессмертия, твой враг - коварен и умен!
Бездарная любовь такая же нелепость,
Как невоскресший Бог, слепой Пигмалион...

Не будет у тебя Москвы и Ватерлоо:
закованный в броню ливонец разобьет
ряды твои, броня твое раздавит слово,
и под ноги коню строка твоя падет

бесцельною стрелой. Жестокий победитель
по милости своей поступит со страной
и градом без людей, поскольку повелитель
людей - убит. Мертвей не будет ни одной

планеты. Пусть она пожарами клубится,
пророками полна - безумными. Долой
безумие. Луна ехидно серебрится
над городом - она смеется над тобой!

Ведь было что сказать! Ты бредил голосами
забытыми давно, но вылечили бред,
и голову твою седыми волосами
как тернием украсил пустоцвет.

У моря. На краю ливонского пространства,
где строгие глаза внимательны и не-
подкупны, как сердца поэтов христианских,
когда они собою жертвуют - во сне,

у моря - сквозь века и мертвые эпохи
продравшись, под луной собрались мудрецы
всех мыслимых наук и всех искусств высоких,
посланники богов, бессмертия гонцы!

Собрались суд вершить - вне времени и смысла:
судить твою любовь. Невероятно, но
сумели разложить на мысли и на числа
поступки и стихи, и объявить: "Смешно!"

Подвижники идей! Пророки совершенных
историй и убийств - оставьте на устах
нетронутый рельеф грехов осуществленных
и нерожденных чувств улыбку, или - страх.

У моря, где любил ты - глупо, не впервые,
неправильно, не так - не должно так любить
у моря, где молчат твои сторожевые
рефлексы. Ты сумел забыть о ней, забыть

зачем пересекал ливонское подворье,
за кем врывался в мир и мир пересекал
звенящею строкой, и что нашел у моря -
ни смерти, ни любви! Так что же ты искал?

Ведь невозможно здесь сердец соединенье!
Но души, словно две заблудшие строки,
сливаются в одно сердец душебиение
и творчеством полно движение руки

твоей, мой друг. Дай Бог движение окончить,
и разорвать сухой, но сумрачный рассвет.
Бездушная земля становится все тоньше,
а там, где горизонт, ее уж вовсе нет.

Все, что живет, что движется и дышит,
подвластно мне как дирижеру хор.
О как мой хор поет! Но жаль, никто не слышит
его в моей стране. В стране моей, как вор

украдкой я влачу свое существование,
ликую, если день закончился едой.
За голос мой плачу серебряным молчанием,
других не зная цен. Слезами как водой

кроплю следы твои на вытоптанном бреге,
где рыцари впотьмах, уже который век,
блуждают. Их ряды в мучительном набеге
редеют. На крестах - могильный черный снег.

Ну что ж, мой друг, прощай. Придуманная дева
глядит с листа - листок устал от вензелей.
И я рублю сплеча уродливою левой
рукой по груде строф, по судьбам королей,

которым несть числа - черноволосым, грубым,
развратным, но - живым и дышащим огнем.
Сквозь сжатые от зла и от бессилья зубы
помолимся за них. И выпьем. И вздохнем

с улыбкою. Война - окончена. И ясен
итог войны, и то, что воевать смешно -
страна разорена, противник восвояси
отправился. Восток окрасился грешно

Авророю - пора! Пора считать потери
и ласково смотреть на собственных детей.
Мужает детвора! И я, конечно, верю,
что нам не умереть последней из смертей.

Литва-СП б., 05.07.93-18.09.93 г