МУЗЫКА
В
тайной глубине рождаются пузырьки
мелодий, кружатся в зеленом чувстве,
плывут в потоке любви. Они стремятся
наверх туда, где спокойно и ясно,
светло и радостно...На поверхности
тоненькая пленка, что окружает пузырьки,
лопается и раздается звенящий звук.
Тысячи пузырьков-колоколов высвобождают
музыку. Она не гаснет. Осколки звенящих
брызг так легки, что поднимаются над
миром. Там высоко в небе они похожи
на облако, белое, чистое облако, которое
от ветра прячется за горизонтом. Потом
это облако превращается в иное - и
в каплях падает, падает, падает...Слышишь?
В пустыне ноет печально голос. Это
под чьими-то подошвами крошатся, вминаются
осколки красивых шаров. Прислушайся
еще. Откуда-то сияют волны звуков.
Видно, звенящий дождь пал на добрую
землю и на том месте выросли колокола.
Хрустальная зыбь плывет над полем,
до боли ласковая, до боли нежная...
КОРАБЛЬ
Над океаном беззвучным и недвижным
черный купол. Крапинки звезд. И луна
- одинокий светильник. Мир будто прозрачная
глыба стекла, куда великий мастер
вставил фантастические замки. Подобно
сталактитам свисают их отражения.
Ничто не нарушает покоя. Лишь темнота
темнеет в нитях трещин. Но вдруг в
зеркале воды судорога пробежала. Медленно.
Медленно движется тень гигантской
птицы. Раскачивается корабль, полупрозрачный
и легкий. Не призрак, не сон. У корабля
нет парусов. Вместо них высятся колонны,
спирали аркад и лестниц. И колокола.
Чуть позванивают. Как кристаллы падают
на лед. И эхом отдается в мире осторожный
перезвон, слегка гудя, вибрируя, мерцая.
Какая красивая музыка! И лишь одному
суждено ее слушать - хранителю колоколов,
плывущему на корабле. Он поднимается
по лестнице. Тяжелый плащ стекает
за ним по ступеням. И долго еще слышатся
размеренные шаги. И долго еще чудится
перезвон. И долго не спокойна волна.
ВЕЧЕР
Падал
вечер. Тишина шуршала сухой шкуркой
по лицу. Я стоял и жадно ловил мгновения,
скользившие между пальцами. Они сновали,
метались, исчезали... От бессмысленной
игры стало страшно и захотелось криком
выбросить испуг.
Я крикнул
Из горла вывалился мокрый птенец,
некрасиво и неловко забился, затрепетал.
Потом в тишине ощутил силу и свободу
и разлетелся во все стороны, впопыхах
стукаясь о лбы безмозглых домов, падая,
подпрыгивая и замирая... Дома-монстры
вздрогнули, лениво зевнули, заглатывая
галдящее эхо, и замычали протяжно
и тоскливо. Тоска взвилась сухими
листьями, поднялась над кепками крыш
и понеслась туда, где собирались печальные
стаи облаков, где жмурился усталый,
покрасневший глаз. Я смотрел, как
тяжело уплывает небо и уже ничего
не ждал. Лишь прощался с последним
днем. Кто-то мягко дотронулся. Рядом
в потертой одежде зябко куталась мною
забытое чувство. Тихо, шепотом позвал
и, уже чувствуя, как внутри разрастается
комочек радости, осторожно коснулся,
прижал. Впереди шевелилась, ворочалась
ночь, но я пошел навстречу.
А за ней рождался первый день.
Я
Мой
дух растет не в оболочке человеческого
тела - то иллюзия зеркал. Я - дерево,
пьющее сок жизни. Корни проникли туда,
куда ветер принес изначальное зерно.
Вся суть движенья - только вверх:
от черноты земли к голубизне простора.
Все побуждения - протянутые ветви.
Все вздорные сомненья - шелестение
листвы. А ветер, идущий ниоткуда и
идущий в никуда, срывает голоса. И
отчаянно безмолвно крутятся вдали
потерянные листья. А где-то в переулке
прошлого дворник-время сметает сухие
листья, забывшие свой голос, свое
трепетанье. И только те, что вплелись
в чужие ветви, смятенно к себе призывают.
И я слышу их голоса!
ВАКУУМ
Все нереальное заключено в обыкновенной
реальности. Надо только уловить, разглядеть
это таинство, увидеть как оно выходит
на поверхность. В том месте, где ситуация
предельно накаляется, происходит прорыв
фантасмагорией. Скопление пошлости
и скуки взрывается фантастическим
бредом, а бытовая кутерьма становится
маскарадом символов. Серость - есть
та почва, которая порождает изысканные
натуры созерцателей, тот материал,
без которого невозможна работа духа.
Как вакуум не является пустотой, пространственным
Ничто, а есть благодатное чрево, исторгающее
частицы, из которых строится мироздание,
так и бытовая серость - не представляет
собой духовное Ничто. Внутри него
таятся семена мысли и высокого чувства.
Из инертных до времени состояний всплывают
на поверхность фантастические прозрения.
ВЫБРОС
Энергия мира проникает в бурлящую
область, обозначаемую буквой "Я",
постепенно, рывками, судорожно. Просачивается
сквозь слои перегородок, сквозь сито
мыслей-чувств. Чем больше слоев проходит
поток, тем сильнее кристаллизуется,
превращаясь в граненые конструкции.
Чем активнее поток, тем ближе момент
накопления. Тогда внутренняя жизнь
подобна натянутому пузырю, оболочка
которого еле сдерживает давление.
Слои-мембраны вибрируют. И, достигнув
крайнего напряжения, система входит
в резонанс, разрушающий перекрытия.
Энергия исторгается не мелкими порциями,
а мощным выбросом, принимающим любую
форму. Это и безумие ночного бреда,
и восторг любовной тоски, и жажда
смерти, и религиозный экстаз, и вдохновенный
порыв поэта...
БОЛОТО
Запах леса восстанавливает забытые
сцены в пещерах памяти. Запахом, словно
мокрой тряпкой, стираются слои в памяти
и открываются чудные картины. Бродя
по болотам около зарастающего озера,
окунался в пахучую волну. Вдыхал ли
я запах болиголова или это было что-то
иное, но казалось мне, что возвращаюсь
в свое прошлое. Невидимый цветочный
газ проникал в далекий уголок мозга
и пробуждал драгоценные мгновения
детства. И чудилось, будто сейчас
побегу, размахивая корзиной с черникой,
и стану восторженно кричать невесть
что, измазанным соком сиреневым ртом.
Состояние прошлого очевидно, как и
та дрожащая капля, в которой сейчас
проношусь по временам. Прошлое не
потерялось в глубине. Оно не отделено
годами. Все в настоящем. И если прошлого
нет, то и будущее чувствую иначе -
как настоящее, которое вспоминаю в
каждую новую, возникающую незаметно,
секунду.
ЛЯГУШКА
Снилось...
Утреннее солнце расслоилось на светящиеся
лучики. По гладкой прозрачной воде
сквозь зеленые ростки тростника и
солнечные стебли плыла лягушка. Сознание
совершало незаметные превращения.
Я знал, что я - некий абсолют, отделяющий
себя от видимого, наблюдающий откуда-то
сверху за хрупким телом с изумрудными
боками. Но порой границы становились
иными. Мое "Я" вселялось
под нежную зеленую кожицу. Я шевелил
лапками, отталкиваясь от упругой пленки,
ласкающей прохладой живот, и тихо
плыл и наслаждался движением. И вновь
переносился куда-то в сторону и вверх
и я уже ощущал себя зрителем, облеченным
в привычную человеческую плоть. Да,
я знал, что я - человек, знакомый
самому себе до каждой вмятины на ногте.
Но в какие-то моменты реально ощущал
свое "Я" в теле лягушки,
осязал кожей холодную воду - и это
выталкивало все иное. И тут вторгалось
что-то неведомое. На пороге между
лягушечьим и человеческим самоощущением
возникало третье, самое мимолетное
состояние. Я знал и чувствовал свое
"Я" вне облика человека
и лягушки.
И вот вопрос: так что же собою являет
мое "Я"?
ВИДЕНЬЕ
Темная повязка легла на мои глаза.
Я перестал видеть реальный мир. А
может я просто ослеп? Не стало дневного
света, лишь отблеск замерший во мраке,
лишь круженье пятен. Я странный мир
увидел - царство беззвучный теней.
Здесь нет места для жизни, нет плоти
и крови, лишь души истекших дней,
лишь воспоминанье о былом. Брел я
долго в этом холодном краю, где бесшумны
даже виденья страсти. И вдруг увидел
я тебя, твое лицо, глаза и губы. Нет
- то была не ты. А воспоминанье о
тебе. Твои губы что-то шептали, твои
глаза о чем-то молили, но темнота
беззвучна, - не прорваться звуку сюда.
И что-то я крикнул, но голос мой застыл.
Тогда я побежал, а виденье стало таять
в обрывках озлобленных теней. Потом
исчезли и они. И на месте виденья
нашел темную воду, на которой плясали
горбатые волны. Это были волны моей
жизни. И понял, что память - не гладкая
поверхность. Это взметающаяся темнота,
что несет обрывки белой пены - остатки
воспоминаний. Невозможно увидеть что-то
осмысленное в этом движенье. Только
пена вокруг, только пена...скомканная
вуаль прошлого. И зачерпнул ее у берега
и понес. И буду нести, покуда смогу.
И как только исчезнет она, превратившись
в каплю холода, исчезну я...
ПРОБУЖДЕНИЕ
Просыпаюсь...
Нежные волосы земли колышутся медленными
волнами, мягко извиваясь под ногами.
Легко проникаю сквозь ласковые прикосновения
и почти парю, окутанный ночным миром.
Над головою слепящая луна. Голубой
поток пронизывает тело, обволакивает
упругим светящимся холодом. И я просыпаюсь...
По сумеречной комнате вокруг старинного
кресла летает рыба-тень. Ее длинные
усики-плавники чуть трепещут в такт
плавного движенья. А за окном невидимый
кто-то, спрятавшись в грозовое небо,
бросает горстями светящиеся зерна.
Они падают и воспламеняют этот долгий
задумчивый мир.
Просыпаюсь...
ЛЕТУЧИЙ ГОЛАНДЕЦ
Снилось...
Будто я капитан старого бродяги -
Летучего Голландца Корабль - древний
парусник, был создан странными мастерами.
Одни детали прорастают сквозь другие,пронизывают,
нагромождаются кристаллическими структурами
босховских фонтанов. Большие колеса
с лопастями взбивают воду, скрипя
деревянными частями. Я один на одиноком
создании стою у штурвала и направляю
корабль на красную звезду, дрожащую
над горизонтом. Но чудится, что цель
у корабля своя, а я - случайный попутчик.
И плывет он куда-то, не слушая моих
желаний, плывет к далекой пристани,
которая сокрыта туманом времени и
сновидений.
ГОРОД
Жизнь в городе похожа на судорогу.
Будто по миру пробегают невидимые
волны,вспучиваются болезненные волдыри.
Но когда идешь по улице в летящую
темень, то чувствуешь невероятную
близость - каждый камень сопереживает
и помогает.
Чудится, что город живет в бесчисленных
снах, блуждает среди грез и фантазий.
Иногда, подтянувшись за край сновидений,
можно обрести себя, но лишь на мгновенье...
Внутри лабиринтов бродят миллионы
путников. Когда-то войдя сюда, потеряли
надежду на выход, потом свыклись с
невозможностью жить без плутания среди
стен и окон. Они могут выбраться из
этих серых пещер, но как они выберутся
из лабиринта, который город построил
внутри них? Так живут и бродят они
среди лабиринтов душ и лабиринтов
улиц. И не знают покоя!
Я
И ТЫ
Я и Ты. Два мира, заключенные в скорлупки
тел, бродящие среди других таких же
миров. Я - суть бесконечного, ты -
суть бесконечного, и каждый из нас
сколлапсирован в точку, которая подвержена
случайности мгновения. Я и Ты - два
противоречия, в которых сталкиваются
два начала. Почему силы притяжения
сильнее инерции свободного полета?
Случайно сцепившиеся в хаотичном движении,
две точки, две вечности удержались
рядом, тонкие ниточки не порвались.
Жизнь - броуновское движение. Каждый
из нас сталкивается с другим и разъединяется.
Мы, словно шарики, запущенные невидимой
рукой, продолжаем полет в тесноте
своего существования.
*
* *
Мир
красив. Красив не только тем, что
есть тихие лесные озера, снежные вершины,
утро и закат, улыбка девочки и лицо
старика, но и всем тем, что ужасает,
красив болью и злом. Все взаимосвязано.
Одно произрастает от другого: свет
от тьмы, тьма от света. Зло, которое
гонится за каждым из нас, лишь странно-красивый
узор на ткани жизни. Конечно, это
взгляд отвлеченный, взгляд человека,
которого завтра не собираются вести
в газовую камеру...
ФОНТАНКА
Ленинградская майская ночь - это время
теней и призраков, это время всадников
в треуголках и позолоченных царских
карет. Это сказочное время, когда
мерцают сны, вылетают из зашторенных
окон, встречаясь с фантазией одиноких
прохожих. В белесоватую полночь вода
в Фонтанке становится вязкой и маслянистой.
Не раз я видел, как усевшись на каменные
мостовые, горбатые дворянские дома
опускают в черную жидкость тонкие
змееобразные ноги и чуть тревожат
ее густую кожу.
СТАРИК
Слепой
старик взирал недвижными глазами.
С них, как со старинной акварели,
испарились цвета. Его лицо было похоже
на застывший поток горной реки, пробуждаемый
лишь иногда. В замерших волнах-складках
чудилась жизнь. Будто свивались года,
стекали вдоль глубоких каньонов в
темную расщелину рта. Глаза его не
видели меня, а я ощущал взгляд прошлого,
взгляд всех когда-то живущих. И казалось,
что не бесцветные зрачки, а миллионы
шершавых рук стали лепить во мне меня,
как лепил Иегов из глины человека.
ОЖИДАНЬЕ
В углу захламленной комнаты возле
черной вмятины своей тени стоит человек
и слушает шорохи разбуженной фантазии,
ее младенческий писк. А ожиданье дрожащим
голубком залетело в покинутый дом
с грудой комодов и книжных полок.
Трепещут крылья, сгоняя пыльную вуаль,
сбивая плесень тишины. Корчась и замирая,
разъяренный покой клубится глыбистыми
телами. А человек молчит, кусает губы
и, улыбаясь, смотрит на открытое окно...
ГРАНИЦА
СМЕРТИ
Когда солнечные лучи пробивались сквозь
колыханье желтой воды... Когда еще
слышались голоса и весело сипела мелодия,
еще глядел на привычную страну уже
из другого мира, находился возле той
мерцающей границы, пред которой каждый
когда-нибудь встает, был возле, но
еще не за ней, еще думал, хотя отдалялся
от мыслей. Ужас не стягивал горло.
Как стая птиц, что-то растерянно и
недоуменно носилось. Неужели?! Неужели...
То вспыхивали, то затихали эти искры,
теряясь в истоме и печали. Все окутывалось
светящейся волной. И дальше было что-то...
Огромный диск солнца. Голубая бездна.
Сизый туман медленно истекал и полз.
Но долгое молчание все же томило,
тревожило, пугало. И вот пурпурная
волна, шурша, нахлынула. Она шла из
глубин, из расщелин... Она затапливала
каждую впадину, каждый уголок. И уже
не осталось места, не обоженного волной.
Все напряглось и выгнулось. Вздох
беззвучно метался. И не вылетал. Еще
чуть-чуть и свеча догорела, вспыхнув
напоследок. Волна исчезала, исчезала...
и с ней уносилось еще что-то. Оставшееся
напоминало валуны, оголившиеся, блестящие.
Небо обесцветилось и застыло, свернувшись
в черную точку...
ТВОРЧЕСТВО
Творчество - процесс, движущийся к
максимальной воплощенности идеала.
Творчество - процесс воплощения "Я",
процесс страсти с периодами ненависти
и любви.
Творчество - это волевое действие.
Это стихийный рывок.
Творчество - искусство наслаждения,
наслаждения всем: капелькой и морем,
хаосом и простотой, красивым и безобразным.
Любая остановка на пути жизнетворчества
- лишь изменение форм развития. Переход
из более заметных взгляду процессов
деятельности в процессы более потаенные
и глубокие.
ОБРАЗ
Образ - это звенящая чувственная формула.
Это сколлапсированная эмоциональная
материя, которая вмещает много больше,
чем конкретная мысль. Образ противоположен
элементарному символу, вбирает в себя
несколько уровней и напластований.
Действует принцип "лессировки".
Одна краска накладывается прозрачными
слоями на другую. Возникает вибрация
света и полутонов. Сплетаются различные
смысловые уровни. Каждый из этих уровней
- логичен. В совокупности - все алогично.
Создается казуальный мир. Все понятно
и ничего не понятно. Есть тайна. Чистая
музыка.
ИСКУССТВО
Искусство - это чувство. Искусство
- это разум. Искусство - это зеркало.
Оно отображает добро и красоту, зло
и низость.
Искусство - это создание иной действительности.
Оно никогда не станет ею, ибо оно
иллюзия, мираж.
Искусство воспитывает человека, ибо
оно воздействует на него. Оно не изменит
его - идеал всегда иллюзорен.
Искусство отражает настроение общества,
вбирая абсолютный максимум.
Искусство отражает состояние субъекта,
проникая в абсолютный минимум
Искусство движется к вечному. Это
постоянное изменение.
Искусство - это истина. Нет критерия,
который бы проверил ее.
Искусство - есть"А". Искусство
- есть "Не-А",
"А" никогда не бывает достигнуто.
ПОРТРЕТ
Человек изображает человека. На сверкающем
листе возникает облик.
Портрет передает черты изображаемого,
но это не изображаемый - даже, если
изображение похоже на него. Человек
смотрит на человека сквозь пелену
своих желаний и чувств и невольно
передает не своему облику что-то свое.
В зачатии участвуют двое. Процесс
всматривания в портретируемого - это
процесс совокупления душ. Процесс
изображения - родовые потуги. На художника
ложится материнская функция - функция
рождения. На изображаемого - отцовская
-передать свои гены: черты и характер.
Портрет, являющийся миру, уже не есть
"мать" и "отец".
Возникает иное, облеченное в черты
одного, а, может, и его эмоции, в
чувства другого, а, может, и черты
его.
Но если художник создает воображаемый
портрет, тогда он принимает на себя
обе функции: "матери" и
"отца", превращаясь в духовного
гермафродита. Отцовской сущностью
становится идея, исторгаемая из материнского
лона - чувства, и, отделившись, обретает
способность к оплодотворению.
*
* *
Картина
обладает странной силой. Она сейчас
столь же жива, как и прежде. Захотелось
выпрыгнуть из настоящего. Но куда?
В прошлое? Происходит какое-то сцепление
времен. И во всем этом что-то нереальное
и сказочное.
Чувство, которое вьется в комнате,
похоже на состояние в картинах. В
нем так же смешение времен, точнее
одно какое-то длящееся мгновение и
тот же дикий каламбур из реальных
и нереальных мотивов.
И почему-то все плывет и плывет передо
мной корабль - чистый, хрустальный
корабль под черным куполом, где свисают
капельки звезд. Я его создал, как
создал мир, в котором он существует.
И удивительно - из иллюзии, фантазии
он превращается в нечто более действительное,
чем все вокруг. И хочется ступить
на качающиеся подмостки, подниматься
по этим фантастическим лестницам и
куда-то плыть…
МОЛИТВА ШУТА
За что ты смехом наказал? Я все смеюсь,
смеюсь, смеюсь. И день, и ночь дрожат
от смеха губы. Устал смеяться я. С
рождения судорога смеха лицо мое скривило.
Но то гримаса не от радости - печали.
Позволь сказать без смеха слово. Позволь
всплакнуть. Позволь вздохнуть. Позволь
любить, а не кривляться над любовью.
Мне все твердят - живи ты кротко,
благочинно. Но не могу терпеть - сама
вселенная хохочет. Смеется смерть,
костляво усмехаясь. Смеется жизнь
сквозь гроздья масок. Весь мир в глазах
моих смешон. И человек, создание греха,
смешней меня, шута, сидящего на троне.
И ты, великий бог, смешон, коль сотворил
мои уста. Позволь мне замереть, уснуть.
Но как уснуть, когда я вижу - осел
садится на осла. Но как зевнуть, когда
я слышу - горбун трясется на верблюде.
И как тут не забиться смехом, когда
слепец ведет толпу, а зрячий тычется
о стену. Молю, смеяться запрети, ведь
я смеюсь над тем, что создал ты, и
рот мой прокляни, чтоб губы онемели.
О, Господи...
*
* *
Помню снов тоску. Тогда перед зеркалом
стоял и взгляд находил, растворял.
Мысли бились друг о друга. Так, бильярдные
шары у вечерней пустоты откалывают
штукатурку звуков. Так, будильник-сфинкс
равнодушно и угрюмо кожу чувств царапает,
глотает. Но в молчанье свой предел.
Всполохнутся мошки бликов, солнце-сердце
обожжет снега. Это прошлое взбунтует
и вздохнет уснувшая мечта.
СОЗЕРЦАНИЕ
МАКА.
Мак - сатанинский глаз. Жарко красен.
Красив, как корона царя. Преклоняюсь
и замираю. Вздох. Гулкий свет. Воздух
- мох. В груди мед. И долгий перезвон
колоколов. Музыка и эхо. Сводит скулы
красный свет. И внутри - угли. Спираль
движенья. Опора на черную точку. Я
в центре круженья. Глядя на черное
дышу красным. Красное и черное. Все
и ничто. Агония мысли. Тишина.
*
* *
Нежность
- цветок мая. Дрожит на тонкой ножке.
Его не рви, не уноси. Вдали он засыхает.
Ты на колени встань пред ним, как
пред иконой. И прикоснись, согрей
ладонью. А лепестки, как крылышки
стрекоз, чуть пальцами расправь. И
затрепещет, позовет, взовьется, не
отрываясь от земли, а землю подымая.
*
* *
Здесь
игроки. Стол. Руки. Сломались пальцев
тени. Мозоли скрипа - сплетенье казусов
игры. Здесь те, кто бусы ожиданья
на досках раскидал, кто жив восторгом
и забавой. Здесь те, кто вновь узор
судьбы сплетает. И нам пора уж вздрогнуть
ото сна. Идти туда, где шорох разбухает.
Не проиграть, зевнув, сплести в себе
себя, себя же расплетая.
*
* *
Одинокий узник леса июньский соловей
испил всю кровь плывущего заката,
все ожидание земли, всю притаенность
юного тумана и тяжесть будущей ночи.
И запьянел от хмеля красок и желаний
и зарыдал от зависти любовной. Потом
он ветром стал, плутая грустным эхом
в горящей чаще облаков. И растревожив
знойную перину тишины, затих осколком
томных снов.
*
* *
В слипшееся утро зеваю, вытекаю из
хрипящего крана. И вновь удивляюсь
- утроба мира ждет меня. Потом говорю,
смеюсь, перекладываю мыслей карандаши.
То шарканье шагов в пищеводе мира.
В общем-то игра в игру. Думаю ради
мысли. Дышу ради вздоха. Поднимаюсь
по ступеням истертым. По ним шли толпы.
Лязгают на кухне алюминиевые зубы
и я, каждодневно съедаемый пустотой,
все ж стираю с лица слюни дел и увлечений,
все ж рождаюсь...
*
* *
Цоканье
на дороге.
Всадник, закованный в жесткие латы,
опустил упрямый взгляд.
Цоканье на дороге -
это звучит будущее, просачиваясь в
прошлое, и мерно, настойчиво,
отсчитывает морщины в ладони.
Нескончаем этот звук.
ПРЕГРАДЫ
Преграды - это закрытые двери, которые
не откроешь, а потому надо проходить
сквозь них. Преграды - это открытые
двери. Вот тут-то и сложность. Нет
ничего труднее и мучительнее, чем
входить в открытую дверь. Воля тут
не поможет, но и поток не внесет.
Воля и поток - не противоположные
состояния. Это единство, которое проносит
сквозь все преграды. Преграды - это
таинство. Необходимо забывать о разгаданном
таинстве ибо в нет уже жизни для тебя.
*
* *
Взгляни...
под почвой глаз колодец духа. А там
клубятся отраженья, мерцают в сводах
жажда и покой. Смятенный мотылек -
сиреневый огонь, распят меж радостью
и тьмой. Над ним, кружась в плащах,
печально карлики танцуют. Но ты очнись,
не слушай их стенанья. Поверь, цветок
огня сминает темноту.
*
* *
Когда
ночное небо само себя сжирает и себя
же порождает. Когда зверье минут тревожатся
в темнице круга, испуганно гремя цепями.
Когда склоняется спина и тенью душится
шептание... Ты, не боясь, порви, тоскою
скрещенную муку. И подожди, немного
подожди - коснутся губы утреннего
рая.
*
* *
Представь...
Играет старый музыкант. Бродягой жил,
святым не стал.
Затем вообрази... В руках его потертый
инструмент - старуха скрипка, что
мудрее старика на сотни лет. А далее...
Горящий глаз свечи. Таверну. Ночь.
И пьяных хриплый глас. Игру бродяги.
Боль души.
Но что, зеваешь? Постой...ты лучше
посмотри. То не таверна - бренный
мир. Не ночь - проклятая тоска. И
не свеча горит - надежда. То не бродяга,
нищий музыкант - избранник неба и
бездонных стран. В руках его не скрипка
- чистая заря, она, как нежная дыхание,
легка. И не струна во тьме звучит
- поет нить солнца... смерть ночи.
|