ДОРОЖНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Вот говорят, что живём мы плохо - бандиты на каждом шагу, в правительстве одни вредители (как будто только в нём), денег большинству населения не платят, а когда и платят, то продукты можно достать только такие, какие "на западе" даже собаки есть не будут... Согласен. Но в том-то и есть наша главная сила, что вся жизнь в России - борьба непрерывная с самими собой и окружающим. Как хорошая сталь, народ наш - чем больше бьёшь его, тем больше крепчает. Каждый у нас нынче - боевая единица сама в себе, десантник в тылу врага. С раннего детства золотого учимся преодолевать трудности; а нередко сами и создаём их себе, чтобы было с чем бороться, чтобы не потерять форму. Но зато, в зрелом уже возрасте, нет такой ситуации - мыслимой или немыслимой - с которой мы не смогли бы справиться и обернуть, в конце концов, в свою же пользу.
Вот к примеру, собрался я как-то съездить отдохнуть в деревню... Не так чтоб далеко - шесть часов ночью на поезде, там часов двенадцать прождать автобуса; проехав на нём километров с сотню, пересесть на другой, если подгадаешь (тут нужный автобус ходит уже раз в неделю); а если нет, то ещё километров тридцать пешком - и ты на месте... Купил билеты, как всегда в общем вагоне (так и дешевле и интересней). Пока пассажиры разбирались у кого какие места, быстренько занял вторую полку (на них-то общих билетов не продают, если кто не знает, оставляя место для частной инициативы и предприимчивости). Нашёл кто едет до моей станции. Договорился, чтобы разбудили, когда подъезжать будем. Затем, положил рюкзак под голову, снял сапоги, улёгся и стал наблюдать за течением жизни...
Проводников, с тех пор как отъехали от Питера, не видно и не слышно. Вагон последний. Так что названия станций и днём-то не разглядишь. А ночью, и вовсе, за окном - тьма кромешная. Однако, паники в людях никакой не видно. Все и входят и выходят вроде бы там, где надо. Кто-то добыл на очередной остановке пару ломаных деревянных ящиков и растапливает титан для чая. Кто-то идёт с матрасами и подушками (у нас-то постелей не выдают) из соседнего пустого плацкартного вагона (ну конечно, кто же в нём поедет, если можно в общем). А иные с теми же матрасами и подушками так и сходят с поезда - в хозяйстве всё пригодится...
Потом, слышу, два мужика разговаривают.
- Семён, ты зачем полку-то откручиваешь?
- Да у меня сосед - Мишка Тихонов, ты его знаешь - такую вот привинтил в бане; и получился отличный полок.. На нём попаришься, как следует, потом поднимешь - и мойся себе на здоровье, ни что не мешает. Я попробовал, так решил и себе поставить.
- А как же её Мишка до деревни-то доволок? Это ж километров двадцать от станции будет. Я однажды - тоже для бани - котёл в вагоне откурочил, а вынести и не смог. Тяжёлый, злыдень, оказался..
- А старуха у Мишки на что? Моя хворает, с тех пор как у медведя тёлку отбила, так ты поможешь; а как дойдём, так сразу за то бутылку получишь..
- Эх, если бы мне за тот котёл кто бутылку поставил. Нешто бы не сволок?..

Вроде бы и не спал я, а проснулся от холода и какой-то непривычной тишины вокруг. Открыл глаза - туман, ничего не видно. Ощупал - вроде бы трава подо мной... влажная... Потом вверху оформилась козлиная голова - висит в пустоте, глядит на меня и вроде как ухмыляется... Другой, не в России воспитанный, тут бы, пожалуй, и впрямь, богу душу отдал. А я ничего - лежу, соображаю, интересно даже:
- И куда это меня занесло? Ба, так это ж со мной мужики полку откручивали... и вынесли, значит, черти, вместе с ней...
Козёл утвердительно мемекнул.
- Вот только тебя мне ещё для полного счастья и не хватало!
Я резко сел, осмотрелся поосновательнее - пожитки как были в рюкзаке под головой, так там и остались, и даже сапоги рядом поставлены (не мои, правда, но всё лучше, чем босиком).
- Нет, всё-таки, что ни говори, душевный у нас народ, понимающий...
Надел я те сапоги, закинул рюкзак за спину и пошёл станцию искать, либо ещё что, могущее помочь определиться с местом моего настоящего пребывания. И козёл к делу пришелся - бежит впереди, дорогу показывает. Глядь, и впрямь, станция. Захожу. Расписания, конечно, и в помине нет. Зато все стены местным фольклором исписаны. Изучив оный и даже записав кое-что, по привычке, на память, подхожу к окошечку кассира, стучусь - тишина... Но тут дверь станции отворяется, и в помещение входит мой знакомый козёл, а за ним какое-то существо неопределённого вида в ватнике... И говорит то существо человеческим голосом:
- Пошто ж ты, милок, здесь оказался? Чай, не нашенский, вроде.
- То, - отвечаю, - история долгая и тёмная. Меня бы сейчас лучше кто просветил, как отсюда выбраться.
- Что ж не выбраться... Только поезда теперь суток трое не пойдут - ремонт у них. А по большаку так и вовсе как лет пять тому ремонт начали, так только Васька-тракторист проехать и мог, и то когда пьяный. С того и допился - пошел в сарай, да повесился. Так что лучше тебе, пожалуй, через лес напрямик к Подпорожью, а оттуда уж куда хошь...
- Знаем, знаем, - проворчал я, - тоже дыра ещё та... А далеко, хоть, через лес?
- Да нет, километров полста. Тропы, правда, нет. Но немцы о прошлом годе проходили, и ни один не вернулся...
- Какие ещё немцы?
- А я почём знаю. Шпиёны, наверно - торбы у всех, как у тебя, за плечами и говорят не по-нашему.
Ну спасибо. И меня туда же - вслед за "шпиёнами". Недаром, национальный герой наш - Иван Сусанин...
Не в силах боле продолжать, я рванулся из дверей и пошёл, и пошёл... И дошёл! Иначе, кому было бы сейчас писать эти строки? Полпути компанию мне составлял всё тот же козёл; но потом отстал в болотах. Ну да не пропадёт, я думаю - наш же, российский, не в стойлах рощенный, бурьяном вскормленный... А я с тех пор только утвердился во мнении, что враги у России настоящие - это те, кто хочет сделать нашу жизнь лучше, чтобы изнежились мы, выродились, ослабли телом и духом. Но ничего, не допустим. Встанем, как всегда, всем миром - что открутим, что сломаем, что по ветру пустим - и будем жить, как и прежде, с девизом: "Пусть сильнее грянет буря!".

ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОРТРЕТА
Решили мы как-то под новый год на недельку съездить на лыжах покататься, от суеты городской отдохнуть... и для большей романтики постоем встать не в каком-нибудь месте обжитом, а в деревне, где всего два дома остались, да и в тех летом лишь дачники обитают - знакомые наши.
Сказано - сделано. Позади остались маета сборов, дорога, двухчасовое пробирание через сугробы, возня с русской печью в промороженном доме. Пора бы и поесть чего-нибудь. Только вот за водой тогда кому-то идти надо. А колодец от избы далеко - у опушки леса, под горой. За окном же уже снова темно стало (дни зимние куда как коротки). И пурга разыгралась не на шутку - воет, что стая волков. Ими нас в соседней деревне пугали, что километра на три к большаку ближе, по которому нас утром автобус привёз. Там мы и позавтракали и договорились, чтоб нам дров, да молока с вечерней дойки подвезли. Только вот не везут что-то. А есть ох как хочется...
Делать нечего, взяли мы фонарик, ведро; и пошли вдвоём с отцом колодец искать. Долго в круговерти снежной бродили, но таки нашли, откопали, воды набрали. И тут... фонарик совсем погас.
- Говорил я, чтоб ты свежие батарейки в него вставил. Как теперь обратно добираться будем, да ещё с полным ведром?
- Уж как-нибудь. Не пропадём. За приключениями, чай, и ехали, - бодро (по крайней мере с виду) произнёс я, развернулся в ту сторону, где должен был быть оставленный нами дом и...
Там стояла, словно бы принюхиваясь, чья-то большая, лохматая, чёрная - чернее самой ночи - фигура... Мне даже показалось, что я вижу блеск её глаз и слышу хриплое с перерывами дыхание. Постояв, фигура чуть сдвинулась вперёд - к нам, и снова остановилась.
- Вот и дождались... Волк, не иначе... И хоть бы топор с собой был или петарды - на такой же случай из города их с собой и брали; а то только фотоаппарат твой дурацкий...
- И вовсе не дурацкий, а со вспышкой, с трансплакатором, так что с волка твоего можно хоть сейчас отличный портрет получить, - обиделся я за своё недавно приобретённое техническое чудо.
- Совсем сдурел? - прошипел отец так, что голова у меня как-то сама собой втянулась в плечи. - Впрочем... главное в таких делах захватить инициативу. Давай, только разом, заорём погромче. Я плесну в него из ведра. А ты щёлкай своей вспышкой.
- Давай! - согласился я (хуже-то, всё одно, некуда)...
И точно. Блестящий наш план, к тому же с большим подъёмом исполненный, полностью удался. Эхом с нашим криком зверь взревел (тоже почти человеческим голосом), прыгнул в сторону, ломая кусты, и был таков... А мы, довольные победой, одержанной в очередной раз над бросившими нам вызов силами природы, снова набрали воды и сами не заметили, как вернулись в избу.
- Где вы пропадали так долго? - накинулась там на нас третья участница экспедиции. - Уже и Петька-сосед дрова привёз. Вас ждал, чтобы расплатиться, да так не дождавшись, и уехал.
- А нечего ездить в такую пору, когда силы Тьмы властвуют над Миром, - проворчал я, не вдаваясь в подробности...
Чтобы не тянуть с расплатой, на следующий день мы, прямо с утречка, встав на лыжи, направились в Петькину деревню. Однако, хозяин, похоже, на нас за вчерашнее всё равно рассердился. Даже в дом не пригласил. Взял деньги и, пробурчав что-то невразумительное, скрылся обратно в сарае...

И только в городе, проявив и отпечатав пленку, поняли мы в чём дело: на самом первом кадре вместо давешнего волка снят был тот самый Петька - мокрый, взъерошенный, с открытым ртом и красными, горящими, как у зверя (эффект фотовспышки), глазами.

* * 2 * *

На следующий год зимой мы, по наторенной дорожке, снова поехали в ту же деревню. Петька смотрел на нас всё ещё хмуро и ничего подвезти не обещал.
- А ну и ладно, - решили мы. - И так обойдёмся... - Засветло (благо был уже март) принесли воды, истопили печку, поужинали и, после нелегкой дороги, пораньше улеглись спать...
Проснулся я в кромешной тьме от какого-то странного шума в сенях: словно кто-то большой, грузный там ходит, сопит, тяжело вздыхает, - толкнул отца:
- А? Что?
- Да, похоже, на этот раз зверь настоящий - медведь-шатун, не иначе. А у нас там продукты на холод выставлены - весь недельный запас. Не оставлять же злодею; тем более что потом и не отвадишь. Он, ведь, так и в дом ломиться начнёт.
- Ладно хоть на сей раз петарды под боком. Однако, по-прежнему, главное наше оружие - внезапность. А по сему - свет не включать... - распорядился отец.
На цыпочках, осторожно слезли мы с печки, с помощью фонарика разыскали петарды, спички, подобрались к двери... после чего резко распахнули её, кинули всю подожжённую пиротехническую пачку и тут же закрылись обратно.
На смену возне во тьме пришла настороженная тишина... Потом вой, взрывы один за одним, шум падающего тела... Выждав, для верности, несколько минут мы, наконец, зажгли свет и выглянули в сени:
- Вот те раз... Опять Петька.
- А у крыльца, вон, мешок с картошкой и конь евоный лежат... Никак, убили? Даже у настоящего-то медведя от такого, говорят, разрыв сердца случается.
- Да нет, вроде дышат.
- Тогда, тащи в избу... Да не коня, дурень - Петьку.
Когда же, несмотря на все наши усилия, к утру тот так и не очнулся - делать нечего - погрузили мы его на конягу, которая то ли покрепче своего хозяина оказалась, то ли, просто, дальше от эпицентра событий, и повезли обратно - к жене, в Сутоки. Впрочем, она, против ожидания, не сильно растерялась:
- Говорила я ему... только больно уж, видно, выпить, хотелось... Ну да ничё, счас поправим...
С этими словами откуда-то из сарая достала Валька хомут... длинный провод от которого воткнула в избе в розетку... после чего Петьку выгнуло дугой, тряхануло... и он, наконец, открыл глаза.
Это нам тоже один из городу оставил, - поясняла, тем временем, Валька, деловито отключая устройство. - Приехал он, как объяснял, какого-то самолично им изобретённого механического быка испытывать. И вот приглянулась ему наша корова - вынь, да положь. Ну, Петька сначала ни в какую, а как изобретатель ентот ему ящик водки посулил, то и согла'сился... Что уж тот зверь железный с нашей красавицей делал, врать не стану - не знаю. Только после она совсем доиться перестала, а как увидит хоть трактор, хоть быка живого, так сразу глаза закатывает и в ногах разъезжается. Петька с того такой злой стал - прям страсть, ну как после вашего прошлого приезда - быка разломал и изобретателя вместе с ним прибить хотел, да тот этим самым хомутом откупился. Мы его теперь как к корове своей подключим, так из неё молоко само и прёт - знай, ведра подставляй... Только вот мычит она при том жутко - всю округу в страх вгоняет.

КАК В ВЕРЁХНОВО "ХОЗЯИНА" ИЗВЕЛИ

Вылезли Виктор с Костей из очередного болота, глянь, уже деревня. А там и бабка на завалинке сидит, сразу видно, из тех, кому всё знать надобно, до всего есть дело:
"Вы куда идёте? В Верёхново? Так автобус оттудова только с утра будет. Раньше и вечером ходил. Да медведь у нас уж больно баловник оказался. Поначалу, повадился баб на болоте пугать. Как выйдет, те - врассыпную. А он ещё им вслед, паразит, как свистнет, а бывало, и пнём запустит. Потом, разохотился, аккурат, к вечернему автобусу в деревню стал приходить: ожидающим плюх навыдаёт (по троим зараз) и не спеша, довольный обратно к себе в лес. А последний раз, до того обнаглел, что в сам автобус полез. Ну, водитель с перепугу на газ и надавил, да так, что с тех пор ни его, ни автобуса, ни медведя того уж третий год найти не могут.
В запрошлом годе у нас, правда, новый медведь объявился. Так и его туристы, вроде вас, извели. Поставили они палатку возле деревни у реки. А ночью к ним медведь и заявился - уж больно громко храпели. Стал принюхиваться... Вот тут-то баба ихняя проснись и завизжи... да так, что во всей округе, километров на пять, собаки взлаили, а медведь с перепугу по палатке пронёсся и дальше ходу. Только по пути его, бедолагу, угораздило ещё в темноте на мужика пьяного наступить, что, до дому не дойдя, на дороге валялся (спал, значит). Тот своего мату добавил. Ну, медведь, и вовсе, ошалел, - что твой паровоз, пыхтит, не разбирая уже: река - не река, деревня - не деревня, заборы - не заборы. И такое началось... собаки уже не лают - воют, скотина мычит, петухи голосят, мужики спросонья ничего не понимают - только ругаются...
Так тот год у нас и запомнили, как год Великого Переполоха. Мужики до сих пор, его вспоминая, вздрагивают. А медведя опять и след простыл. Так уж, видно, без "хозяина" нам жить и досталось".

ПРОХОДИМЦЫ (в соавт. со Станиславом Сибирцевым)

Начало мая. Погода стояла переменчивая. Но весна звала романтиков на природу, на приключения. Два туриста весело топали по непросохшей ещё после апреля сельской дороге. Один из них, молодой, беззаботно любовался окружающими красотами. Довольный погодой, природой и избытком собственных сил топал он, не глядя, по весенней грязи и, довольно улыбаясь, сочинял стихи, которые тут же, прямо на ходу, и записывал в небольшой видавший виды блокнотик. Второй был существенно старше и вид имел очень серьёзного и опытного проходимца (или землепроходца: кому как нравится): за плечами - большой рюкзак, на ногах - сапоги до колен и штаны (вернее, если бы спросили местных бабусь, подштаники) из прочного белого капрона, на голове - ярко красная панама, на руках же - сверху обычных, чёрные резиновые электромонтёрские перчатки по локоть (особая его гордость: на случай холодной дождливой погоды, а то и мокрого снега, что не так уж редко бывает в это время в наших краях). Да плюс ко всему нёс он ещё одну замечательную вещь - прямоугольную пластмассовую канистру без дна и часто прикладывал эту штуковину круглым отверстием для пробки к глазу, наблюдая окружающий мир как Жюль Верновский Паганель через подзорную трубу (так он имитировал видоискатель фотоаппарата). Временами командир останавливался, смотрел на солнце, дорогу, потом доставал карту, компас, долго крутил их и так и этак, производя в уме какие-то (очевидно, весьма сложные) вычисления, затем наконец решительно выпрямлялся и, словно Наполеон под Ватерлоо, простирал руку в требуемом направлении. Молодой, не переставая бормотать стихи, согласно кивал головой. И проходимцы шли дальше.
... На узком деревянном мостике через заболоченную речку попалась им навстречу собачка. Маленькая такая, лохматая, идёт себе по шатким досо'чкам, глядя под ноги, чтоб не упасть... а потом как подняла голову и увидела чудо в сих краях невиданное, стала пятиться, поджав хвост и жалобно то ли залаять, то ли завыть пытаясь. Мужик, что шёл следом (хозяин, наверное), хотел пнуть это жалкое создание, да (тоже, верно, заглядевшись) промахнулся и, потеряв равновесие, вместе с перилами рухнул в воду. Выбравшись из болотины обратно на мостик весь мокрый, в тине, он выломал оставшийся кусок перил и, ругаясь на чём свет стоит и размахивая сим дрыном так, что к небесам взлетели даже местные вроде уж ко всему привычные галки, припустил за своей собакой... забыв, похоже, уже за чем и куда до того шёл. А за ними, по прежнему не спеша, в гору к деревне поднялись и туристы.
Там, в самом начале, на завалинке повстречались им две бабуси. Странники поздоровались. Осмотрев их внимательно, одна из старушек прямо заявила: "К корове моей - там, впереди - близко не подходите"... а другая, наоборот, смахнув слезу, сходила в избу и вынесла полбуханки и банку молока.
В дальнем конце деревне проходимцы, и впрямь, увидели ту корову. Старший тут же поднёс к глазу канистру и, поворачивая её, стал выбирать нужный ракурс, словно снайпер, выцеливающий жертву. Скотина, в ответ, перестала жевать и с клоком травы во рту уставилась на него, а потом, дико замычав, бросилась со всех ног, взбрыкивая ногами и мотая головой к ближайшему же дому, своротила хлипкие ворота вместе с оградой, затем дверь в хлеву и, забившись туда, выставила угрожающе наружу рога.
... Так и шли путешественники по деревня'м и весям. И самое дикое зверьё обходило их дальней стороной. И даже всякие уж видавшая виды проводница, когда проходимцы наконец дошли до станции, открыла от удивления рот и пропустила их в вагон, не спросив ни билетов, ни документов.

ВЫХОДНОЙ НА ЛАДОГЕ

Познакомился как-то Виталий с Генкой Светловым. Разговорились. Выяснилось, что тот родом из поселка имени Морзова (который акурат в том месте расположен, где Нева из Ладожского озера вытекает) и часто туда наезжает. А у Виталия, как раз, две подружки - Маша с Дашей ещё с начала марта просятся куда-нибудь их на природу вывести...
В общем, договорились они с Генкой и в очередные выходные поехали к тому все вместе. Вышли из электрички, вещи в дом закинули и пошли гулять... благо, погода выдалась на загляденье: ветра нет, солнышко... одним словом, весна. Посмотрели от пристани на крепость Орешек и двинулись дальше по озёрному льду вдоль берега...

- А это как понимать? - разглядывая снег под ногами, Виталий озадаченно остановился.
От берега вели следы больших сапог, кончавшиеся у пустой бутылки из под водки... Дальше шли уже отпечатки звериных лап.
- Да это Васька Собакин, - отмахнулся Генка. - Он как трезвый - так неплохой мужик, а выпьет - пёс псом.

- А вон там у нас свои лебеди, - объявил Генка, указывая на большую полынью, в которой, и правда, плавали какие-то большие птицы. - Вернее, не свои - дикие, ждут пока озёра дальше вскроются. Но всё равно...
- Ой, как здорово! - Даша, на радостях, аж запрыгала, хлопая в ладоши. - А поближе их посмотреть можно?
- Отчего нет? - опередил Генку Виталий. - Вот только верёвкой тебя обвяжем...
- Это ещё зачем?
- Для безопасности: если провалишься.
- Я проваливаться не хочу!
- Да ты не бойся: мы тебя сразу вытащим, а после греть будем...
- Ага, по очереди... до самого утра... а можно, и до следующего вечера, - поддакнул Генка, оценивающе глядя на девушку, разматывая верёвку.
Даша испугалась ещё больше и поспешила спрятаться за спину подруги.
- Везёт же нам с тобой на извращенцев. Будто, без купания нельзя, - проворчала та.
- Ну и правильно, - согласился Генка. - К этим аспидам лучше близко не подходить. Вы думаете, откуда тут полынья взялась?.. Вышел я в начале февраля сюда порыбачить. Сижу: думу думаю... Вдруг рядом как жахнет... Потом ещё, ещё... Мужики, которые меня вытаскивали, после рассказывали: "И что, думаем, такое? Нешто, война началась? Затем присмотрелись - лебеди! Припёрлись, понимаешь, в разгар зимы. Видно, главный у них там что-то недорассчитал или, просто, как и у тебя бывает, в башку втемяшилось, а там - хоть трава не расти. Ну, вокруг, понятное дело, лёд один, да снег. А главный, - он и без того уже озверелый был (иначе, чего бы в феврале припёрся), поднялся на предельную высоту, крылья сложил и вниз... да так, что хорошо ещё в тебя не попал, а то - хана, не то что у нас, а и в Японии бы не собрали. За ним - остальные его камикадзе хреновы (это Петька наш, Кулибин по прозванию; он мужик умный - ещё и не такие слова знает)"... В общем, едва меня успели вытащить, как от проламывания этими оглашенными льда полынья и образовалась. Я ж три дня после того в полной отключке пребывал - не говорю, не двигаюсь, сижу себе на лавке, как статуя'. Потом, однако, оклемался. А сейчас, вон, даже вас на аспидов сих смотреть привёл.
- Привёл... Предупреждать надо, - проворчал Виталий, тоже, на всякий случай, отходя подальше. - А чем же они тут питаются?.. Тьфу ты, чёрт! Это ещё что было?
Мимо компании, через полынью - так, что разбежались с клёкотом даже зловредные лебеди... и дальше - в белую бесконечность пронёсся какой-то размытый ревущий силуэт.
- Да это опять Петька на своём трицикле.
- Ты мне лапшу-то не вешай. Что я ваших трициклов не знаю? Хреновина на двух здоровенных (в мой рост) камерах, стянутых ремнями, третье колесо - поменьше, впереди, кузов сзади... И всё это к мотоциклетной раме приделано и на мотоциклетном же ходу... - объяснял Виталий уже девушкам.
- Так Петька ж на ём двигатель на реактивный поменял - собственной конструкции, - ответил Генка спокойно.
Виталий аж поперхнулся:
- Да ты чё? К нему же нужна чёрт-те какая система регулировки мощности, торможения...
- У Петьки всё продумано. Намечает он на карте место, где рыбачить собирается, выставляет по компасу свой агрегат (чтоб, значит, смотрел в нужную сторону), заливает топлива ровно столько, чтоб до цели намеченной хватило, берёт с собой ещё столько же на обратный путь... А дальше, ручку на себя и вперёд, пока машина сама не остановится. После же этого Петька переходит на прежний - мотоциклетный двигатель и уже точно на место выходит.
- А если там вода открытая или на пути кто?
- Ага, ему один раз ледокол попался, сам рассказывал - так насквозь прошиб, почти и не заметя... а как обратно ехал - уж и трубы не торчало. Вода открытая - тоже не помеха. Видели же только что... На таких-то колёсах машина и сама по себе плавает, да плюс ещё скорость. Летом Петька её, вообще, на лыжи ставит и по озеру глиссирует. Правда, при этом приходится прямо на скорости на берег вылетать, от чего то деревья, а то строения разные страдают. Ну да, вокруг Ладоги теперь уже все Ваську знают, а потому - стараются не связываться. Некоторые, впрочем, ещё надеются, что он как-нибудь, в обратный путь отправляясь, забудет свой агрегат в нужную сторону повернуть: но это те, кто Петьку плохо знает... Сейчас же, на лебедей насмотревшись, он собрался ещё и крылья к своему агрегату приделать.
- Да уж, крыльев вам тут, похоже, только и не хватало, - задумчиво подтвердил Виталий.

- Это ж надо... Мы за год в институте столько нового не узнаём, сколько здесь за день, - удивилась Даша, когда они вернулись под вечер в посёлок (посидев ещё, предварительно, у костра, назагоравшись на солнышке, навалявшись в снегу, набрав с собой полные охапки камыша... да всего и не перескажешь).
- А то... Надо так почаще выбираться, - авторитетно подтвердил Виталий.

ЗА РЫБОЮ БОЛЬШОЮ

;Река сделала крутой поворот и перед носом лодки неожиданно выросла плотная, выше человеческого роста стена камыша.
- Приехали, - Виктор зачерпнул ладонью воды и плеснул себе в лицо (хоть как-то освежиться после четырех часов непрерывной гребли). - И что дальше? Ты же говорил, здесь озеро должно быть.
- Так это оно, видно, и есть. Только заросло сильно. Я ж тут лет двадцать, как не был, - несколько озадаченно ответил Александр. - Давай-ка, греби вон к той ели...
Спустившись, он долго сосредоточенно стряхивал с себя иголки:
- Слева не очень далеко есть открытый холм. Там и остановимся, - и забравшись в лодку, с хрустом вогнал её в камыши...
Желтые кувшинки. Белые лилии, как будто светящиеся в глубокой тёмной воде. Мелкие розовые цветы, от которых веял едва уловимый, но от того ещё более нежный ласковый аромат. Светлые зеленовато-коричневые стебли, закрывающие небо. Какой-то древний первозданный покой и тишина вокруг... Они словно и впрямь вплыли незаметно в мир детства. Все тяготы, вся накопившаяся усталость, как короста, спадали с них. Каждый вздох прибавлял сил. А вот и холм...
Виктор легко соскочил в воду и стал подтаскивать лодку к берегу... Мимо, не обращая на них никакого внимания, вихляя толстым задом, не спеша продиффилировал заяц. Впрочем, через некоторое время, когда всё уже было разгружено, он вернулся и, встав на задние лапы, из высокой травы долго осматривал происходящее. А потом, словно убедившись, что здесь всё в порядке, также не спеша развернулся и вновь удалился... Виктор от такой наглости потерял дар речи; затем, придя в себя, схватил какую-то палку и ринулся следом.
- Ты куда? - чуть улыбаясь, остановил его Корней.
- В суп его. Там таким самое место.
- Негоже, этак с хозяином поступать.
- Тоже мне, хозяин нашелся.
- Уж какой есть. Не чета нам, залётным.
- Кончай болтать. Коли уж с зайцем обнаглевшим справиться не можете, так хоть рыбы к ужину наловите, пока я тут устраиваюсь, - порывшись в мешке, Александр достал три больших ржавых крючка и леску чуть не с палец толщиной.
- Рыбу? Здесь? Сейчас? На это? - Виктор брезгливо поморщился. Ему, похоже, гораздо больше хотелось посмотреть, что там - за холмом.
- Ты слушай, что тебе умные люди говорят. А с хозяевами здешними и со всем прочим после разберёмся.
- Ну, командиров развелось... А наживку где взять? - нашел новый предлог для отказа Виктор.
- Держи, - рука Александра неожиданно резко метнулась в сторону и поймала пролетавшую мимо, низко гудя, крупную желтую муху, - остальное сам добудешь.
- Ладно же, если я ничего не добуду, то тебя самого на крючок посажу, - пообещал Виктор, обречённо оглядываясь в поисках удилища.
С четверть часа он молча грёб, пробиваясь зачем-то всё дальше сквозь стену камышей. Затем, бросил весло на дно лодки, всё ещё хмуро посмотрел на Корнея, составлявшего ему компанию, потом на мух (которых тот, развлекаясь, наловил уже немало), насадил одну из них на крючок и, отвернувшись, бросил за борт. Тоже проделал и Корней, не забыв, правда, ещё поплевать на наживку.
Едва успев коснуться воды, поплавок Виктора резко ушел в глубину и больше не появлялся.
- Ну, что я говорил? Сразу же и зацеп, - с оттенком злорадства произнес Виктор.
Отложив удилище, он взялся за леску, подёргал её и стал тянуть. Дальше, словно сама по себе (руки у Виктора в такие моменты действовали быстрее, чем голова) в лодке оказалась вдруг здоровенная (килограмм на шесть - не меньше, как после прикинул Корней) рыба, похожая, пожалуй, на карпа, и, вяло вильнув хвостом, оборвала наконец то, что затащило её сюда.
- Эт-то ещё что такое? - втроём (Виктор, Корней и рыба) они озадаченно смотрели друг на друга.
Потом, "добыча" вздумала дёрнуться посильнее, и рыбакам пришлось усмирять её, едва не перевернув при этом судно... Когда всё закончилось, Корнею было почти стыдно. Что-то словно шептало ему, что здесь нельзя никого убивать. И когда Виктор передавал только что выковырянный у жертвы глаз - объяснив, что в качестве наживки это лучше подходит - руки у Корнея ощутимо дрожали.
Однако, вскоре оба они забыли про всё на свете. Рыба шла одна за другой, только успевай забрасывать. Несколько раз она срывала крючок, но тут же попадалась снова. Это было что-то невообразимое. Словно, во время битвы, руки у Корнея (как и у Виктора, впрочем) были по локоть в крови. И только, когда из трех осталась лишь одна удочка, и ею завладел Виктор, Корнею удалось, поневоле, остановиться и взглянуть по сторонам.
Лодка была полна с верхом. Высота её бортов над водой составляла уже не больше ладони. Солнце скрылось за горизонтом. Небо и озеро, почти слившиеся по цвету друг с другом, освещались лишь нежной, какой она бывает только на севере, ровной, какой-то прозрачной даже зарей. И надо всем этим висела ещё более глубокая, чем раньше, не нарушаемая здесь, похоже, даже течением времени тишина... Лишь слышно было хриплое дыхание окончательно вошедшего в раж Виктора. Да в камышах ворочалось и глухо хлопало по воде что-то настолько большое, что Корнею стало не по себе от мысли, что оно тоже может вздумать приплыть сюда и принять участие в рыбалке.
И точно, после очередного заброса удочка в руках у Виктора вдруг изогнулась дугой. Лодку встряхнуло так, что они еле устояли на ногах. И из глубины стала подниматься неясная ещё, но, как показалось Корнею, необъятных размеров тень.
Виктор тянул изо всех сил. Это был его звёздный час. И он показал всё, на что был способен. То, что "попалось" на этот раз (у Корнея язык не поворачивался назвать это рыбой) вновь оборвало леску, но лишь в последний момент, и повисло, зацепившись зубами за борт лодки.
- Держи!!!
Но Корней не слышал крика. Он смотрел в чёрные бездонные глаза хозяина здешних вод и читал в них, казалось, мстительное удовлетворение. А эти зубы? Медленно, с хрустом они начнут перемалывать сейчас уже не только лодку... Не помня себя, Корней схватил весло, изо всех сил стукнул им по борту... и, вместе с куском доски, на котором оно держалось, чудище соскользнуло обратно в воду и также беззвучно, как и появилось, ушло в породившие его глубины.
Корней перевел дух. Но тут Виктор, сообразив наконец, что происходит, и произнеся нечто, не переводимое ни на один язык, ринулся вслед за своей ускользающей "добычей". Стоило большого труда удержать его в лодке. Местность непрерывно была оглашаема самыми страшными ругательствами. И от всего этого Корнея снова стало трясти:
- Слушай, давай к берегу. Хватит с меня этой рыбалки.
- Да таких сразу убивать надо, а не на рыбалку брать... Кстати, интересно, а где он - этот берег? - Виктор, в конце концов, соизволил обратить внимание на их быстро наполнявшееся водой через выщербленный борт судно. - Ещё не хватало, совсем улов потерять.
- Ладно, улов. Хотел бы я знать, как мы сами среди здешних зарослей без лодки плавать будем. Да ещё, когда этот внизу ждёт.
- По поводу этого мы с тобой после поговорим, - мрачно пообещал, отвешиваясь к противоположному борту, Виктор. - А сейчас, кончай ныть. Греби, давай, - что Корней и поспешил исполнить.
Найти обратную дорогу среди закрывающих всё вокруг, кроме маленького кусочка неба в зените, камышах, да ещё на быстро погружающемся в пучину вод судне, оказалось, и впрямь, нелегко. Однако, они всё же сделали это, застряв (вследствие значительно увеличившейся осадки) лишь на самом мелководье... Сколько Виктор не дергал судно и так и этак, оно явно не желало двигаться дальше.
- Да что ж ты один? Погоди, - Корней отдышался и попытался подтолкнуть лодку сзади.
- Отвали! Ты мне уже раз помог, - Виктор кинул в его сторону вновь ставший бешенным взгляд и рванул так, что в мгновение ока вылетел вместе с грузом и уцепившимся за него Корнеем на берег.
- Вы только посмотрите! Нас услал, чтобы не мешали. А сам, пока мы с риском для жизни, выбиваясь из последних сил, добывали ему рыбу, сожрал весь ужин и дрыхнет теперь спокойно у костерка! - раздались спереди крики Виктора, не проснуться от которых было, просто, невозможно.
- Я уж думал, вы до утра не вернётесь, - сладко потягиваясь и зевая, произнёс Александр.
- И не вернулись бы, кабы не этот... помощничек, - не глядя, махнул рукой Виктор в сторону Корнея.
- Точно, двумя едоками стало бы меньше, дай ему волю, - подтвердил тот, подбросив веток в догорающий костер и становясь поближе к нему, чтобы обсушиться (оба они с Виктором были мокрыми с головы до пят).
- Ну народ, простого дела нельзя поручить, - вернулся к обычному своему ворчливому тону Александр, снова ставя котелки на огонь...
А после ужина друзья все вместе чистили рыбу, глядя в не затухавшую до самого утра зарю. Слушали дальнюю перекличку гусей, от серебряных звуков которой хотелось толи плакать, толи бежать неведомо куда. И не было, наверное, на целом свете людей счастливее их в эти часы.

ГДЕ ЧУДЕСА ИСКАТЬ

Федор Жилин, как и Петрович, был зубным техником. И работали они в одной поликлинике и даже жили всего за два квартала друг от друга. Только Федор ездил в отпуск отдыхать то на Золотой Берег, то на Кипр, то на Майорку; а Петрович - как ни спросишь - в Шмурыги, да в Шмурыги. Наконец, на четвертый год их знакомства Федор не выдержал:
- И что ты в них нашел - в Шмурыгах своих? Заработать нынче и у нас хорошо можно, только не зевай. С выездом за границу тоже всё стало просто. Так когда, как не сейчас, и поездить-то по миру, на чудеса его посмотреть, да и себя показать...
- Это где ж ты чудеса нашел? - прищурился Петрович. - На Майорке что ли?
- А хоть бы и на Майорке. Там знаешь...
- Да знаю уж, знаю. И по телевизору насмотрелся, и твоих россказней за десять истекших месяцев с лихвой наслушался. Да и не я один. Вся поликлиника, почитай, плюс весь наш микрорайон, в придачу.
- А что ж им про твои Шмурыги слушать? - обиделся Федор. - Я про то и говорю...
- И я про то ж, что если ты хоть полчаса за целый год помолчать сможешь, то я тебе про настоящие чудеса расскажу.
- Ну расскажи, расскажи, - милостиво разрешил Федор.

- Началось это, чтоб не соврать, - Петрович задумался, - лет шесть назад. Тогда я решил охотником сделаться. В клуб, по знакомству, вступил. Всю зиму готовился. А в отпуск, взял резиновую лодку и на границу с Карелией поехал... после чего оставалось только найти дорогу, ведущую на нужную мне реку (и та и другая были намечены мной в городе по только что появившейся в продаже подробной карте Ленинградской области пятикилометрового масштаба). Однако местные жители на станции, где я вышел, на все вопросы о реке и дороге лишь пожимали плечами. И лишь одна старуха (не помнившая, кстати, уже даже сколько ей лет) сказала, что видала, как в Гражданскую через их деревню прошел в некоем направлении отряд белофиннов, а за ним, немного погодя, особый истребительный батальон Красной Армии... и ни те, ни другие обратно не вернулись... Если бы я тогда получше задумался над этими последними её словами, многое в моей жизни могло бы повернуться иначе. Однако, сделанного - к добру ли, к худу ли - не воротишь... После двух дней блужданий в указанном мне направлении по поваленному прошлогодним ураганом лесу - рассказом о чем не хочу я затемнять сей солнечный день и твою, и так уже достаточно замутненную душу - обрел я, наконец, искомую реку...
- Слушай, Петрович, ты кем сам-то раньше был, до того как техником заделался? - спросил Федор, несколько задетый замечанием о своей душе (в существование которой он, как сугубый материалист, впрочем, всё равно не верил).
- Филологом, кандидатом наук.
- Оно и видно. А ещё меня болтуном называет... И с чего же ты, спрашивается, всё это бросил, коль не любишь замутнять душу?
- Я, может, и с придурью, как моя жена говорит, но не до такой степени, чтобы в нынешние времена, да ещё семью имея, наукой чистой заниматься, - проворчал Петрович. - И вообще, ещё раз перебьешь - больше рассказывать не буду.
- Ладно, ладно - молчу...
- Так вот, - Петрович потер лоб, снова сосредотачиваясь, - речка та оказалась метров трех-пяти шириной, извилистой и тоже сильно заваленной упавшими деревьями. Вдобавок, через каждые несколько километров на ней попадались бобровые плотины, после которых русло на сотню-другую метров обнажалось, и лодку приходилось тащить на себе. Наконец, в заводи перед очередной плотиной я попался на глаза плескавшемуся там её хозяину. При этом, он развернулся и с чрезвычайно решительным видом направился прямо ко мне.
"Да он же бешенный", - подумал я, вспомнив берёзы, штабелями наваленные вдоль берегов именно перед этой заводью... Вообще-то, все нормальные: и бобры, и зайцы, и лоси, - питаются, по преимуществу, осиной. Но этот, для начала, видимо, решил извести в округе все берёзы, как класс, или просто, грыз всё, что попадалось ему на пути, даже не пытаясь оттащить наваленное к воде...
Хотя ружье и лежало у меня под рукой, я совершенно забыл про него, лихорадочно гребя вперед - прочь от проклятого места. В результате, все патроны, что были взяты мною с собой, оказались подмочены; и с мечтами о дичи впредь до конца похода можно было распрощаться. Но не питаться же мне теперь одной крупой.
"Наловлю, хоть, рыбы к ужину", - решил я, достал спиннинг и с третьего же закида зацепил что-то... "Тростник, видно. Ладно, не топляк", - леска, хоть и с трудом, наматывалась на катушку. Но добыча моя оказалась совсем не той, что я ожидал. Сорвавшись уже у самого борта здоровенная щучина зацепилась зубами за ремень у меня на куртке и повисла, глядя на меня своими холодными пустыми глазами. Голова её по размеру немногим уступала моей собственной. И опять, как и в случае с бобром, мне вдруг захотелось как можно скорей избавиться от такого соседства. Руки мои непроизвольно стали отпихивать от меня "добычу". И она благополучно ушла к себе обратно в воду (чуть не перевернув, на прощанье, лодку, когда проходила у меня под дном)...
Тихо подгребшись к берегу, я разбил лагерь, развел костер, засыпал крупы в котелок и стал ждать, когда вода в нём закипит; постепенно приходя к выводу, что лучше уж такой ужин, чем охотничьи приключения, которых мне пришлось сегодня натерпеться... Тем временем, почти совсем стемнело. Где-то поблизости заухал филин. Слышно было даже, как напуганные этим криком снялись с места и забили крыльями, со свистом рассекая воздух, утки... И тут одна из них, сослепу, свалилась вдруг прямо в костер, опрокинула мой котелок и, заполошно крякая, скрылась в темноте ночи... Это было уже слишком. Махнув рукой на всё, голодный я лег спать; однако, и тут не был оставлен в покое...
Где-то уже ближе к рассвету меня разбудило бренчанье всё того же котелка. Выглянув из палатки, я обнаружил, что немногим более чем в метре от меня остатки похлебки из сего закоптелого продукта человеческой цивилизации пытается вылизать довольно крупный лисенок. Повернувшись ко мне хвостом, он, казалось, целиком был поглощен этим занятием. Однако, когда, осторожно вытянувшись, я решил, что уже совсем поймал его, рыжее тельце буквально утекло у меня из под пальцев. После чего, обладатель оного обернулся, насмешливо фыркнул и убежал - не слишком, впрочем, спеша - за деревья. А утром, проследить за моими сборами, пришел ещё и толстый солидный заяц... и долго стоял на берегу, задумчиво глядя мне вслед.
Перед следующей ночевкой присутствия духа во мне ещё хватило на то, чтобы попытаться сбить палкой старательно изображавшего из себя сухой сучок на осине в нескольких метрах от меня рябчика. Но палки попадались то слишком маленькие, то уж больно здоровые. И хотя упрямая птица лишь вытягивалась ещё больше, когда очередной брошенный мной предмет пролетал слишком уж близко от её носа; после удара последней коряги, пришедшемся по стволу и стряхнувшем её с дерева, чтобы не упасть на землю, она просто вынуждена была улететь.
На третью ночь мешок с крупами прогрызли и растащили мыши, так что весь остаток пути я вынужден был питаться одним хлебом (порциями, немногим большими, чем в блокадном Ленинграде). Однако, доконало меня даже не это, а белка, которую я, на горе своё, всё же умудрился поймать, когда она переплывала реку перед самым носом моей лодки. Первым делом оная чуть не отгрызла мне пальцы... Охотники, которым я потом рассказывал об этом, все, как один, качали головами - мол, ещё бы, кто же берёт такого зверя без рукавиц, зубы-то у неё не меньше, чем у медведя. А я думал: "Интересно, что было бы - попадись мне, например, заяц. Загрыз бы и вся недолга", - и в очередной раз давал себе обещание - никогда не заниматься охотой... Тем не менее, "добычу" свою, собрав остатки мужества, я всё же засунул в ведерко, где у меня раньше лежали патроны, и крепко завязал крышку, решив довезти до дома живое доказательство своих подвигов (видимо, от голода у меня уже началось помрачение рассудка).
Регулярно, когда я пытался положить ей еду, белка пулей вырывалась из заточения и пыталась сбежать. Я ловил её в высокой траве, водворял обратно и шёл в очередной раз перебинтовывать руки. Белка же вслед мне вопила мстительно, дико и страшно, - взглянув в этом месте рассказа на Петровича, Федор и сам слегка содрогнулся... - Аналогичные же концерты не давали мне спать и ночью. Хотя, надо признать, никакая другая тварь из-за этого не рисковала больше приблизиться к моей палатке... Но хуже всего было, если под этот крик мне всё же удавалось уснуть. Тогда мне снился всё время один и тот же кошмар, в котором белка, вырастая до размеров медведя, подбиралась, нагло облизываясь, к последней оставшейся у меня буханке. Я бросался на грабительницу с топором. Но тот, отскочив, ударял меня самого. И пока я пытался остановить кровь, хлеб съедался...
Проснувшись в холодном поту, я ощупывал лежащие рядом топор и хлеб, выбирался из палатки и, дрожа от предутренней сырости, стукал сапогом по ведру с белкой. После чего та принималась вопить ещё громче... Наконец, я не выдержал - подкрался, открыл крышку и упорно отворачивался, пока бестия эта носилась по поляне, дожидаясь когда её снова поймают, и лишь после того как я запустил в неё сапогом, ускакала в лес. Но и оттуда долго ещё доносилось её возмущенное цоканье.
Два последних дня я плыл в состоянии прострации, настолько глубокой, что мало что запомнил; а очнулся уже в Шмурыгах. Больших трудов стоило мне устроиться на постой - это тебе не Майорка, где только плати. Но зато и поселили меня в кладовке, где молоко, творог, сметану можно было брать в любое время суток, не вставая с топчана, и в любом количестве. Там я и провел остатки отпуска, отъедаясь и приходя потихоньку в себя. И до того мне это всё понравилось, что на следующий год, приложив ещё немало усилий, купил я в Шмурыгах дом и с тех пор если и езжу куда из города, то только туда...
- И кончились на том все твои чудеса, - пожал плечами Федор.
- Кончились? Жди больше! А леса сразу за деревней - глухие, нехоженые, с грибами, ягодами, зверем и птицей непугаными? А поляны цветочные, на которых смотреть - не насмотришься, дышать - не надышишься? А речка, прямо под окном дома журчащая? А небо осенью, всё от звёзд серебристо сияющее, глубокое, переливающееся?
А ночи летние белые? Тишина вокруг вселенская, какой здесь, в городе, и представить-то себе невозможно. Всё спит в прозрачной прохладе. И лишь ты на крыше сидишь и молотком стучишь... на всю деревню.
А эпопея с поднятием моего дома, чтобы поменять нижние подгнившие венцы? А крыса, что завелась у меня в подполе? Уж как я с ней не воевал. Сначала, капканы ставил, -оттуда она приманку вытаскивала и у меня же на глазах сжирала. Потом, кошку у соседа взял. Так в ту же ночь крыса эта вышла на середину избы и устроила с кошкой такую свалку, что только скамейки не летали, а я и с печки слезть боялся, лишь фонариком побоище сиё освещал. Наконец, ещё через неделю чувствую я сквозь сон на ногах что-то тяжелое. Посветил опять фонариком - так и есть, развалилась там уютно на боку моя крыса, отдыхает. А когда стряхнул я её, то она ещё и с укоризной на меня посмотрела, мол чего тебе там, места что ли мало? И проняла, ведь. Ну что, думаю, я к ней, действительно, привязался.
И жила с тех пор крыса та в избе на правах достойного домашнего животного: обедала и ужинала вместе со мной, с детьми играла, в ногах у них спала; и дом охраняла в наше отсутствие, надо сказать, не хуже любой собаки. Только петух соседский тут с ней и мог потягаться... Правда, в этом году крыса наша с последней своей обязанностью всё же не сумела справиться и ушла, со стыда (а может, и не поэтому), к волостному голове жить. Но сиё уж и вовсе отдельная история.
Задумал я прошлым летом печку цветной мраморной крошкой отделать... и исполнил так, что хоть сейчас в музей. А нынче, приехал - всё на месте: и стены, и запоры, - а печи в доме нет. И все в деревне, у кого ни спрашивал, только плечами пожимают...
Это проняло даже Федора:
- Да уж, действительно, чудеса... А адресок этих Шмурыг своих точный не дашь? Может, и мне там место найдется.
Петрович усмехнулся:
- То-то. Только тебе, по знакомству...

СЛУЧАИ НА РЫБАЛКЕ

Приехала на берег реки компания в трёх джипах, с жёнами, детьми... выгрузилась и давай отдыхать так, что вся округа трясётся (не от страха, потому как не на работе же люди, в конце-то концов, а от музыки, криков, пальбы, ну и всего такого прочего). А мимо мужик с удочкой как раз проходил:
- Вы б это... потише. Рыба тут... Она шуму не любит.
Обернулось парочку голов из компании:
- Ты, дядя, иди, куда шёл. Тебе ж лучше будет, - и снова давай отдыхать, что есть мочи.
Потом, когда разогрелись, как следует, решили наконец искупаться. Залез самый активный (а потому, естественно, и шумный) из них с матюгами в воду... А вернулся тихий такой и с фингалом во всю щёку. Дружки спрашивают участливо:
- Ты чего, на корягу напоролся?
- Да нет, - отвечает, - рыба.
- Какая ещё рыба?
- Сурьёзная... Она тут, видать, и впрямь, шуму не любит. По морде хвостом как звезданёт!..
- Нет, ну блин, что деется?
- Беспредел!
- Отдохнуть и то спокойно не дадут!
Полезли парни, возмущённые до глубины души таким наглым поведением, и кого - рыбы, всей гурьбой в реку... А на берег обратно поодиночке, тихие тож и каждый с фингалом.
Музыку приглушили. И такая, прям, идилия до самого вечера на поляне воцарилась, что жёны просто в восхищение пришли (их то голавль, гад, по причине культурного поведения не трогал):
- Теперь, - говорят, - каждое воскресенье сюда ездить будем: отдыхать учиться.

- 2 -

Пришёл на берег реки мужик с удочкой... сидит, ждёт: может, попадётся что. А рядом его собака бегает. Увидела: змея на солнышке валяется... Непорядок. Схватила её и в воду.
А мужик... тот совсем задумался: ничего не видит... пока не клюнуло так, что чуть удочку у него из рук не вырвало. Встрепенулся рыбак, вытащил... А там на конце змея давешняя болтается.
- Чаво это? - удивился мужик.
- Гадюка. Не видишь, что ли? - рассердилась змея и хвать его за руку.
- Чаво ты? - удивился мужик ещё больше.
- Да змея я, змея, ужасть как ядовитая! - вконец обозлилась гадюка и хвать его за другую руку.
Тут подбежала собака, ухватила гадину за хвост и кинула обратно в воду.
- Чаво это было то? - спросил мужик в третий раз.
- Так змея же, - объяснила привычно непонятливому собака.
- Да ну?.. И чаво ж теперь делать-то? - совсем растерялся мужик.
- А я откуда знаю? - махнула хвостом собака. - Посиди ещё: может, сдохнешь, а может, само пройдёт.
- И то дело, - согласился мужик и снова задумался над удочкой.

- 3 -

Сидит на берегу холодной, безлюдной, порожистой северной реки всё тот же мужик с удочкой. Видит, подходит с другой стороны девушка с бо-ольшим рюкзаком. Снимает его. Легко и непринуждённо перекидывает через водную преграду. А сама, зажав зачем-то топор в зубах, в чём есть бросается следом вплавь. Выбравшись рядом с рыбаком на сушу, спрашивает:
- Тут наши не проходили?
Мужик отрицательно качает головой. Тогда девушка снова кидается в воду и уплывает (естественно, вверх по течению).

А где-то через месяц мимо мужика проплывает (естественно, тоже вверх по реке) компания уже из 4-ёх парней на плоту:
- Тут наши не проходили?
- Была. Рюкзак оставила, - отвечает за рыбака собака.
- А топор?
- С собой забрала.
- Вот ... А ну, навались ребята! - кричит командир.
И компания тоже скрывается из виду.

- Чаво это они? - спрашивает мужик разговорчивую свою собаку.
- Так отдыхают люди.
- А как же они тогда работают?
- Да никак, как все у нас, - машет хвостом собака.

НЕ ПОДХОДИ!

Идёт по перрону в Питере мужик с большим рюкзаком - только что с поезда. А впереди милиционеров с десяток от безделья мается... Ну и решили проявить бдительность:
- Стой, - кричат, - доку'мент предъяви и вещи к досмотру!
А мужика эта бдительность уже во как достала. Может, рожей не вышел, а может ещё что - только по три раза на дню так останавливают. А как на этом самом поезде из Перми в Питер отъезжал - и вовсе, всем отделением два часа вещах рылись, а под конец (со злости, что так ничего стоящего и не нашли) по морде каждый съездил (хорошо ещё, по разу), и ножик любимый (который полгода делал) отобрали. А уж про то, что на поезд в результате всего того опоздал - так что пришлось три дня билеты заново доставать (стоимость которых возместить, естественно, никому и в голову не пришло; а только ещё раз пять документы и вещи проверять принимались) и вспоминать не хотелось.
... В общем, схватился мужик за верёвочку, что из рюкзака у него зачем-то торчала, и как заорёт, в ответ, не своим голосом:
- Не подходи! Всё взорву!! - что милиционеры аж отшатнулись (другой народ-то вокруг привычный - даже головы не повернул).
Самый молодой из блюстителей порядка, правда, за пистоль схватился:
- Дайте, - кричит, - я его, гада, пристрелю!
Но другие, более опытные товарищи быстро его за руки схватили:
- Ты, - мол, - чего? А вдруг, он, и правда, террорист злодейский с мешком, полным взрывчатки. А мешок, сам видишь, какой здоровый... Перед нами какая задача поставлена? Сохранить вверенный объект в целости и порядке. Так пусть ентот бандит и идёт от объекта нашего куда подальше. А там (куда, в смысле, злодей направляется) своя охрана должна быть. Вот пусть она с ним и разбирается.
- Узко мыслите, - кричит, в ответ, молодой, - не по-государственному!
Ну так его, как раз, в отделение всем взводом и поволокли: политинформацию проводить про задачи текущего момента и общежизненные тож.
А мужик гордо прошествовал в метро... И с тех пор так с рюкзаком (правда, поменьше, если не в поход куда далеко) и ходит. И так всю милицию застращал, что она его загодя десятой дорогой обходит.