Бабуся - так называл я сестру своей бабушки. Две бабушки, надо же их как-то различать, вот и стал называть свою бабушку - баба, или ба, а ее сестру - бабуся. И это слово для меня всегда ассоциируется с ней, а не с круглолицей доброй старушкой из иллюстраций к детской книжке о бабусе и ее веселых гусях.
У детей нередко отношения складываются лучше с теми, с кем они не сталкиваются изо дня в день - меньше поводов для обид и конфликтов. И ещё дети чувствуют отношение к себе, а её отношение ко мне было особым. Я напоминал ей дочь, умершую в девятнадцатилетнем возрасте.
Бабуся умела делать то, на что способны не все взрослые: свистеть, засунув два пальца в рот; или сворачивать язык трубочкой. Было ей присуще и какое-то детское озорство.
В школьные годы, в одной книге я встретил показавшиеся очень знакомыми строки:
"Вечер был, сверкали звезды, на дворе мороз трещал, шел по улице малютка, посинел и весь дрожал. "Боже", говорил малютка, я озяб и весь дрожу, кто накормит и напоит божью добру сироту".
Даже мелодия песни выплыла из недр памяти.
Спросил у бабуси. Оказывается, младенческая память не подвела. В подсознании сохранилась эта песня. В раннем детстве бабуся носила меня на руках и пела эту песню,
Бабуся и сама в молодости любила наряжаться, и детей ей всегда хотелось одеть нарядно.
Посоветовала моей маме купить для меня, малыша, кэпи. Она любила такие слова, а также произносила "музэй", "пионэрлагерь", в русском языке снобистские. Надели мне на голову кэпи, мама засмеялась. Я сразу отреагировал:
- Кепи - кака!
Моя любимая игрушка в раннем детства - большая черная плюшевая собачка, которую я называл Бобка. Она мне оставалась дорога и в школьные годы, хоть я и не играл уже с ней. Ее подарила бабуся.
Я всегда радовался приходу бабуси к нам и любил оставаться у нее в квартире, когда детсад не работал, а она была свободна. Однажды в такой день она мне купила катер на батарейке. Мы пускали его в ванне. Ванна была коричневого цвета, имитация под камень. Через несколько лет в этой ванне будет стоять ванночка, в ней она будет мыть своего внука. Но тогда он еще не родился, так что я ей заменял отсутствующих в то время внуков.
Запомнил, как на день рождения она принесла мне таинственный сверток. В нем оказался домик, оклееный ракушками, с откидной крышей-крышкой, чтобы использовать его какшкатулку.
Самое раннее воспоминание о бабусе года в два. Зеленые деревья. Вагон поезда. В поезде бабуся. Меня хотят посадить в поезд, а я испугался, заорал. В памяти этот эпизод запечатлелся, словно это происходило в углу сквера пионеров, что рядом с моими яслями и напротив Первого дома на улице Энтузиастов. На самом деле это было на железнодорожном старом еще вокзале. Видимо, незнакомая местность спроецировалась на более знакомую. Мама говорила, что бабуся решила пошутить и потащила было меня в вагон: мол, поедешь со мной.
После этого появился и не запомнившийся мне страх перед трамваем. Как-то мама поехала со мной в Топольники на пляж. Доехали до моста, там трамвай сломался, надо было пересесть в другой трамвай, но я вдруг испугался, заартачился, не лез в трамвай, раскорячивая ноги. Пришлось маме идти со мной по страшившему ее мосту. Я запомнил и этот мост через Томь рядом с бабушкиной работой и свой страх, когда шел по нему, ибо в пешеходной узкой части моста были огромные дыры, как между шпал.
В пять лет я лежал в больнице с гепатитом, попросту с желтухой, получив ее в детсаду, где ею переболело полдетсада.
И вот после больницы как-то вышел из дома на улицу Кирова. Толпа людей на проезжей части. Все ждут выноса тела. Умерла какая-то женщина. "Желтуха, желтуха" - слышу я зловещие слова, и мне страшно, что я тоже умру от желтухи. Но оказалось, что фамилия умершей - Желтухина. Я испытываю огромное облегчение.
Бабуся любит шутить. Но с детьми, еще не знающими жизни, шутить надо осторожно.
Она сказала: если запачкаюсь масляной краской, то умру. Я всерьез воспринял ее шутку. Стал очень бояться краски и смерти от нее. Может поэтому лет в семь, желая почему-то отравиться, я намешал в стакане воды акварельных красок. Пить я так и не стал, причину желания смерти не помню, помню лишь стоящий под кроватью стакан с водой серо-буро-малинового цвета.
А страх перед краской отразился в снах. Меня часто преследовал кошмар, будто я в подъезде бабуси, а в нем все окрашено. Позже этот сон трансформировался в другой. Будто я поднимаюсь к ней на пятый этаж и перед ним нет лестницы. Надо подняться и невозможно. Страх высоты. В разных вариантах этот сон снился много раз в течение жизни. После ее смерти мне часто стало сниться, будто я подхожу к ее дому или поднимаюсь к ее квартире, и не знаю, жива она или нет. Иногда ощущение надежды, что, может, еще жива. Как бы один и тот же сон преследует всю жизнь до сей поры. Только краска сменилась высотой, а высота смертью.
Что любопытно и говорит о силе детских впечатлений: бабуся ведь переехала в другой подъезд того же дома еще когда я учился в шестом классе - с пятого на второй этаж, но тем не менее снится все-таки именно подъезд, в котором она жила в годы моего детства.
А страх высоты - тоже из детских впечатлений. Мама повела меня в гости к своей подруге Мане, с которой вместе училась и в школе и в институте. Подруга жила в частном доме на горе. Снизу дома казались невероятно маленькими, и я удивлялся: как в них входят, разве только на четвереньках. И вот мы на горе. Зима. Отец маминой подруги, несмотря на протест мой и своего маленького внука все-таки посадил меня в санки, сделанные в виде кресла из железных прутьев. И пустил под откос. Я запомнил свой страх.
Последнее лето перед школой я провел с детсадом на даче в Ильинке. Жили мы в помещении школы. Местность была очень лысой, так что непонятно, для чего нас вывезли на эту скудную природу. В конце лета я очень обрадовался приезду бабуси. Она приехала на военном газике. Увидев издали бабусю, я побежал к ней во всю прыть, думая, что она заберет меня домой. Она не собиралась меня забирать раньше срока, но вняла моей просьбе. Тем более, что я ей очень напомнил покойную дочь. И часто вспоминала: "Сашок бежит ко мне, вылитый Тамара".
Я запомнил этот радостный бег к любимому человеку. Это отложилось в мозгу как потребность, чтобы и ко мне люди относились с такой же бескорыстной привязанностью.
Она обычно называла меня Сашок, а позже родившегося внука - Димок. Характерное для нее ласковое слово в отношении ребенка: "Хорошаечка".
Есть фотография, на которой я в маминой шляпе, а на руках меня держит бабуся в военной форме. В отличие от штатской бабушки, она была в том же учреждении на военной должности в звании старшины.
Моя любимая фотография: я сижу с бабусей на скамейке в сквере между нашим пятым и ее седьмым домом на улице Кирова. В этом сквере в то время стоял памятник Неизвестному солдату, который позже переместили подальше, в сквер рядом с гастрономом.
Ощущение самого счастливого мгновения в детстве.
В детстве ребенок идеализирует взрослых, особенно близких. С годами приходит более реальный взгляд на людей, его окружающих. К близким человек менее строг. Если бы смотрели на чужих как на ближних - может, терпимее были бы...
После свадьбы сына она стала приходить ночевать к нам. Когда с человеком постоянно рядом живешь - это совсем другое, чем иногда видеть его в гостях. Да и сам я стал старше. И я стал видеть непростые стороны ее незаурядной личности.
У нее был очень сложный истеричный характер. Возможно, он усугублялся тем, что после смерти дочери глаза ее закрылись. Чтобы их открывать требовалось большое усилие, от этого головные боли. И бессоница. Впрочем, лекарства от бессоницы она принимала так, что днем выспится, а ночью сна нет и она опять переживает. Часто раздражалась по тому или иному поводу.
В детстве пошел с ней на почту. Она заполняла какую-то бумагу и недовольно сказала, чтобы я не смотрел ей под руку.
Рассказывала, как ехала в трамвае и какая-то женщина стала нахваливать, как хорошо за границей:
- Меня такое зло взяло, хотела ей сказать: "Ну и катила бы туда!".
Когда я гулял с ней по Ленинграду, решил показать Технологический институт, в котором тогда учился. Поднимаемся из глубины метро. На эскалаторе никого, только впереди один мужчина. Она по ступенькам поднялась и встала впритык к нему. Может за его спиной ей казалось надежнее. Когда сходила с эскалатора, то натолкнулась на этого мужчину. Ему же и досталось.
Из ее уст часто звучали слова: "иждивение", "иждивенец". Я с детства невзлюбил эти слова, носящие в ее устах очень отрицательный оттенок. Мне они кажутся унижающими человеческое достоинство. Много позже подумал: наверное, сказались ее детские впечатления, когда после смерти моего прадеда Шура, жена брата Васи выгнала ее с матерью из дома, и они скитались по родственникам, кто-то и отказывал им.
Это проскальзывает в письме, в котором она писала мне о своей родне:
"Дядя Абрам и дядя Егор были братья моего отца. Жили они в деревне Сеченово. Там очень красивая природа. У дяди Абрама была пасека, где я как-то прожила две недели. С тех пор я не люблю меда - так его наелась и кваса медового напилась. И вся в шишках ходила кусаная пчелами. Дядю они не кусали, зато меня с удовольствием ели. А где пасека была, вот красиво где! Здесь такой природы нет. А мед янтарный! Теперь такого меда нет - одна химия... Был мед и липовый, тот исключительно белый. А запах!.. У дяди Абрама была жена тетя Алена, премилая тетка. Мы когда с мамой ходили в деревню всегда у них останавливались. Дом двухэтажный, верх сдавали дачникам, а внизу мы жили. Чистота была... В этой же деревне жил и дядя Егор с женой, теткой Катей, ох и засранка была. Запомнила, в основном, что у них был Степка, сын, года два ему. Жрал много и за столом тут же дристал. И опять жрать. Вот и посиди вместе с ним, мы мало у них были, жадные они были, а тем более, когда отец умер, они от нас вообще отвернулись..."
Запомнил возмущение бабуси, когда мне купили саблю:
- Зачем детям оружие покупать!
Но когда родился внук, ему покупала. Внуку она ни в чем не отказывала и волновалась из-за каждого чиха. Как-то еще маленьким он доставал из носа коз и ел их, а потом стал блевать. Бабуся стала метать икру, волнуясь за него, хотя даже мне, школьнику, были понятны причины его недуга.
Каждый год она стала вывозить внука на дачу в разные деревни.
В 1965 году я ненадолго поехал с ней в Ашмарино. Диме не было еще и двух лет. Отец его снял какую-то каморку, где раньше у хозяйки жили куры. Поэтому бабуся называла ее конюшней. И насмешливо всех нас называла "Дачники, вшивы гачники". Когда Дима подрос, то услышав про эту конюшню, спросил у своей бабушки:
- Муня, ты что, раньше коняней была?
В то лето в Ашмарино мы с бабусей спали на одной раскладушке, и однажды почувствовали, как сползаем на пол. Раскладушка порвалась. Пришлось ее зашивать.
Я недолго там был, потому что с мамой поехали отдыхать на юг. Я все волновался, не умерла бы бабуся за это время, так как она очень плохо и старо выглядела, а ведь ей было всего 58 лет. Одышка, кашель. Она много курила и много кашляла. Когда начинала кашлять, нарочно усугубляла шум для смеха. Иногда при этом вырывались и другие звуки. Она объясняла это тем, что в старости кожа стала короткой: "Начну кашлять, кожа натягивается, жопа открывается".
Или объясняла: "Глаза закрою, жопа открывается".
Одной ей было тяжело на даче управляться, поэтому в дальнейшем вместе с ней стала ездить и моя бабушка со мной.
На следующее лето дядя Юра снял дачу в Костенково у тети Моти по фамилии Безденежная, которую мы сначала восприняли, как прозвище.
Рядом река Чумыш и какой-то болотистый голый лес. А со стороны города часто шла промышленная гарь.
В этом же доме снял комнату и приятель дяди Юры. Рядом с нами жила его теща с внучкой. Иногда она сажала внучку на порожек и над ее головой в тарелку с водой выливала расплавленную свечку. То ли заговор, то ли гадание. Однажды Дима повздорил с этой девочкой. Они обменялись словесными "любезностями", а может и тумаками. Дима рассказал об этом бабусе. Она сказала:
- Ну вот вы и квиты.
Дима новое для него слово воспринял иначе и обругал девочку:
- Ты - квита!
У хозяйки была глухонемая сестра, жившая на положении служанки. Мне было жалко эту немолодую женщину, и я помогал ей носить из реки воду для полива огорода.
Однажды мы с бабушкой стали свидетелями неприятно поразившей нас сцены.
Бабусе показалось, что глухонемая женщина обидела ее внука. Она в ярости стегнула женщину по спине каким-то толстым проводом и забросила провод на крышу. Моя бабушка ничего не сказала сестре, но поделилась со мной, что ей жалко эту женщину. Совершенно беззащитную и безгласную.
При том, что бабуся любила всех детей, но за СВОЕГО она готова была перегрызть глотку любому. Этим она отличалась от своей сестры, врожденное чувство справедливости которой не взирало на родственные отношения, скорее, наоборот. Моя бабушка часто интересы своей дочери приносила в жертву той же сестре или ее сыну и внуку.
Подобный же эпизод произошел и лет через десять после того лета. Бабуся гостила у нас в Ленинградской области. Ко мне приехала на электричке старая мать Рэммы Юрьевны. Мы однажды были в гостях у этой маминой коллеги-врача. Ее мать, как и я, любила слушать симфоническую музыку, дала тогда мне послушать Первую симфонию Малера, а я был в то время знаком только со Второй. Приехала она, чтобы обменяться пластинками для прослушивания. Я еще спал, но бабуся не стала будить меня, хотя мне было уже за двадцать. И даже не предложила войти старушке в квартиру. Та дожидалась на улице. Я уже проснулся, всё слышал, мне стало ужасно неудобно, и я поспешил выйти к ней.
На третье лето мы поехали опять в Ашмарино. Бабуся решила подработать и устроилась в прачечной детсада рядом со снимаемой дачей.
Помогая сестре моя бабушка простудила ногу, которая долго и сильно сильно болела.
Тот 1967 год в деревне запомнился мне грозами. Мне нравился разгул стихии. Бабуся же страшно боялась гроз. В детстве на ее глазах молния убила корову. Если гроза заставала ее у нас в квартире, то она пряталась в темнушку, как мы называли кладовку.
У хозяйки дома, евангелистки, было четверо сыновей. Фамилия дяди Юры показалась хозяйке еврейской, а меня по облику приняла за еврея, и однажды сказала мне:
- Евреи хорошие люди, но плохо, что они Христа распяли.
Диме было около четырех лет в то лето. Стоя на кровати, он пел: "Если б я был султан". Фильм "Кавказская пленница", из которого эта песня, я смотрел с ним и его матерью в кинотеатре "Октябрь".
В то лето он сочинил про меня стишок. "Саша на дереве сидит, ногами мЯшет и пляшет". Свою бабу Маню он решил называть Кисой. Она садится обедать, а он словно для поднятия аппетита: "Киса, я тебе мышку поймал. Съешь ее, она мяконькая, тепленькая". Или на горшок запросится, как только она сядет есть. Тогда же он переделал ее имя. Вместо баба Маня стал называть баба Муня, а затем и просто Муня. Так ее стала называть и позже родившаяся Таня, которая вернула к этому имени слово "баба".
У людей бывает в течение жизни порой по нескольку имен, к которым они привыкают. Мария, тетка, Маша, Маруся, Мария Матвеевна, бабуся, баба Маня, Муня, баба Муня.
Несмотря на тяжелый характер бабуси ей до старости были присущи ребячливость и чувство юмора.
В молодости она была ворошиловским стрелком и как-то в бараке, где тогда жила, решила подстрелить крысу. В крысу она не попала, а попала в краник бачка с водой.
Жившая у нее нянька дочери заметила:
- Разнечистый -дух-Маруся, куда ж ты стреляешь?!
Нянька раньше работала мясником. Для ее речи было характерно окончание существительных на е: Ваньке - муж, Юрке, Зойке - дети. Видимо, с соседнего Алтая была родом.
Однажды на работе бабуся начала:
- Видела я сон...
Все навострили уши, а она продолжила:
- Влез в жопу сом, а за ним карась, жопа и разорвалась.
Часто рассказывала со ссылкой на свою знакомую, двоюродную сестру Бориса Бабочкина ("Чапаев"), как тот в детстве любил декламировать: "Изабелла! Ты набздела!"
Портящиеся продукты бабуся хранила на балконе и говорила:
- У меня есть холодильник. "Зима" называется.
В начале войны она и моя мама прочитали книгу про Швейка и бабуся восторгалась ею.
А я запомнил, как она нахваливала рассказы Зощенко, которых в пору моего детства я не встречал. Особенно ей запомнился рассказ, где герой, испугавшись, что не хватит денег за съеденные подругой пирожные, не выдержал, когда она цапнула еще одно: "Ложь в зад".
Как-то прочитала книгу про Миклухо-Маклая: "Вот человек был!"
Бабуся не понимала Маяковского и потому не любила его, но прочитав воспоминания Л.Кассиля о поэте, влюбилась в его личность и даже терпеливо выслушала записанную на пластинку поэму "Облако в штанах".
Очень хвалила фильм "Веселые ребята". Я смотрел этот фильм в очень раннем детстве в летнем кинотеатре и запомнил только, как тыкают вилкой в поросенка на блюде, а он вскакивает и убегает. А когда жили с ней в Ашмарино в первое лето, то сходили в клуб и посмотрели этот фильм. Меня фильм разочаровал. "Волга-Волга" показалась намного интереснее.
Любила бабуся анекдоты. Особенно ей нравился анекдот, из которого я запомнил только слова попугая: "Сам д-рак! Уупьем уодку!"
А в другом про мужика, который жене сообщил, что ноги не грязные, а загорелые, а когда закончил вытаптывание винограда, его ноги стали белыми.
Или переиначенная классика:
"Что ты ржешь, мой конь ретивый, что ты вшей мне подпустил"
Любила смешные присказки:
"Мальчик, засунь в жопу пальчик, пробежи квартальчик, вынь, оближи и мне покажи".
"На горе стоит монах и шарится в штанах. Монашка, монашка, показать тебе барашка".
"Поехал, засвистал, полны сани надристал".
Или присловье: "Из кулька в рогожку".
Любовь к подобным изречениям она, должно быть, переняла от своей матери. Моя мама запомнила некоторые выражения из уст моей прабабушки: "Илья Пророк насрал в творог", "Господи прости, стали титечки расти, Господи, твоя воля, стали титечки поболе", "Видела во сне жопу на сосне. А моя хохочет и туда же хочет". "Видела во сне поросят в квашне", "Господи Сусе, вперед не суйся", "Кончилась обедня, поп срать пошел", "Кумаха трясучая".
Немного выпив бабуся любила попеть, заглядывая в сборник песен. Когда запела: "Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет", то сначала хлопнула по спине меня, потом на себя указала. Про свой голос говорила, что у нее козельтон.
Когда она переехала с пятого этажа на второй в том же доме, соседками у нее оказались две женщины, одна помоложе, другая старая.
Той, что помоложе, вырезали камни из почек. Она показала камни бабусе, похвасталась.
- У вас там целый каменный карьер, - заметила бабуся к горделивому удовлетворению соседки, не уловившей иронии.
Другая соседка, высокая старуха, однажды, когда я пришел, заявила, что бабуся за ней подглядывает, когда та моется в ванне.
Бабуся только материлась, слушая такие безумства.
Удивлялась закройщице в ателье. У той что-то не ладилось, и она нашлась:
- У вас тут спина!
На что бабуся удивленно ответила:
- Так у всех спина.
По просьбе бабуси, когда она гостила у нас в Ленинградской области, моя мама сшила ей смертное платье. Материала не хватило, поэтому рукава, когда бабуся поднимала руки, становились короче:
- Ничего страшного, я ж не буду там шевелиться.
Любила бабуся рассказывать смешные случаи из жизни, обычно прибавляя к воспоминаниям выражения: "Как сейчас помню" или "Никогда не забуду"
- Закадычная моя подружка была СОха. Так мы звали Софью. С ней мы везде вместе ходили, лазали по заборам. Например на забор около кузницы, там так удобно можно было пристроиться вместо туалета (это и твоя баба там часто была). Ну вот, когда установилась Соввласть, в школах запретили Закон Божий преподавать. Нам поп предложил: "Дети, кто желает изучать закон божий, приходите в церковь". НемАло. Никто не пошел. Мы раньше еще завидовали еврейке, она у нас в классе училась. Как закон божий, ее из класса поп выпроваживал, а я в это время уже узел на фартуке завязывала и держалась пальцем за сучок на парте, чтобы поп не спросил, а он как назло, каждый урок меня спрашивал, я же никогда не знала урока. Он меня заставлял: "Ну ка ставь себе кол в журнал". Мы с Софьей решили записаться в сестры - мыть полы в церкви. Спроси, зачем, мы и сами не знали. Ну мы, конечно, вооружились вениками и ножами, чтобы грязь соскабливать. А в алтарь никого из женщин не пускали. Нас же, как маленьких - я училась тогда в третьем классе - , послали. А мы вместо того, чтобы убираться, пошли шариться по всем шкафчикам - искать чашу с вином. Так и не нашли, а нашли венцы и кадила. Ну, конечно, водрузили себе их на голову, стали перед престолом, я начала размахивать кадилом и запели: "Господи помилуй". А в это время псаломщик входит. Как увидел нас, да матом. Ну, думаем, в храме божьем и матькается. Мы испугались да бежать из алтаря с кадилом в руках, а когда выбежали, нас тут и встретили старушки, которые нас направили работать, да давай крестить. Нас смех до того разобрал, что заржали на всю церковь, а одна все крестит и говорит так спокойно: "Бог с вами, идите на хоры, там уберитесь"... Ну мы туда, а там стояли пюпитры, куда ноты ложат певчие. Мы встали перед двумя пюпитрами и давай уже вениками размахивать и ножами, которые псаломщик выбросил вслед за нами, так как мы их положили на престол и с перепугу забыли. С хоров нас благородно выпроводили, вот и весь наш культпоход в церковь... Поп, который нас учил, у нас во дворе жил. И вот его матушка позвала нас с твоей бабой чернику отбирать, предупредила, чтобы поменьше жрали. Ну где тут утерпишь, отбираем, да едим. И даже не подумали, что у нас рот весь черный. Попадья подходит и говорит, что мы все-таки едим, а мы - дуры две: "Нет, не едим". А посмотрели друг на друга - ой, ужас, не только зубы, а и губы все были черные. Ну попадья, что может с нас взять, поругала да и выпроводила. А нам того и надо было. Мы ведь с твоей бабой так. В селе, где она работала, нанялись сено грести, а сами думаем, хоть бы дождь пошел. И правда, только переправились через Томь, стал дождь накрапывать, вот и поработали. Вернулись домой.
Конечно же не из интереса к религии она записалась туда, тем более, как-то в Томске после революции орала: "Долой попов и раввинов". Поп и раввин вдвоем погнались за ней, но молодежь проворнее.
Конечно, меня заинтересовала судьба Софьи. В молодости она одно время работала нянькой у бабуси, а потом бабуся уехала из Томска и больше о ней не слышала. Казалось, что никогда не узнаем о ее судьбе, но мир тесен и непредсказуем. Однажды - мне было лет четырнадцать - я ехал с мамой в трамвае по улице Школьной.Неожиданно какая-то пожилая женщина обратилась к маме: "Вы не дочь Факиры Матвеевны". Оказалось, что она училась с бабусей в одном классе и помнила ее сестру. Встречалась с ними и позже, когда уже стали взрослыми. Мы зашли к ней. Она жила недалеко от Школьной. Она сообщила адрес Софьи.
Бабуся списалась с Софьей, и вот я жду с нетерпением приезда этой женщины. В школьном дворе убирали листья. Пошел снег, когда я шел домой, зная, что там будет Софья. Остановилась она у нас. Родители Димы дали бабусе возможность отлучиться в этот вечер от внука, и она пришла встретиться с подругой.
Долгие разговоры подруг в смежной комнате вызвали у меня сострадание к судьбе этой женщины, муж которой был расстрелян, а она много лет отсидела в лагерях.
Гостила она неделю. Бабуся приходила не каждый день. В день отъезда она пришла, подруги выпили на дорогу, а Софья пила очень сильно. Бабуся поспешила к внуку. Позже дядя Юра говорил: "Она бы сказала, мы бы сами посидели с сыном". Но бабуся любила говорить о приносимых ею жертвах. Ей, наверное, нравилось быть страдалицей. Вот и тут она принесла очередную жертву сыну. Хотя нужны ли такие жертвы и кого она приносила. Себя или других
Бабуся ушла. Софье ночью на поезд. Билет ей купила моя мама. В прихожей Софья стала обуваться, упала. Сидя на полу, стала хохотать. Еле оделась и пошла на остановку. Мама помогла усадить бабусину подругу в автобус, а сама поехала на дежурство. Бабушка проводила Софью до поезда и вернулась домой. Прямо с порога заявила мне: "Мария - свинья".
Мало того, что она взвалила заботы на племянницу и сестру, но и подруга ее обиделась, хотя и деликатно высказалась об этом. Обе ведь понимали, что вряд ли еще когда увидятся.
Впрочем, также бабуся поступала и позже, несмотря на постоянные слова о приносимых ею жертвах. Она не пошла проводить в последний путь тетю Фису, с которой была знакома лет тридцать. Тоже поводом был внук, уже подросток тогда. Также не поехала она с нами, когда мы повезли бабушку умирать. Приехала к нам уже после смерти сестры, постояла у ее могилы. Хотя, наверное, приезд ее на месяц-другой раньше был бы уместнее. Ведь и маму и бабушку волновало, что будет, когда закончится мамин отпуск. Может поэтому бабушка уложилась в мамин отпуск, а не пожила подольше.
Бабуся часто говорила, что сейчас коммунистов нет, есть члены партии. Комсомол, мол, тоже не тот, что раньше. Вот раньше была комсомольская дружба и комсомольцы были лучше. Впрочем, всегда люди говорят про "Добрые старые времена". Я однажды в школьные годы прочитал у Салтыкова-Щедрина, как одна героиня говорит, что вот раньше огурцы лучше солили, чем сейчас, и в тот же день те же самые слова об огурцах услышал от бабуси. Листая Большую советскую энциклопедию, бабуся возмутилась: "До чего дошли. Художник голую жопу нарисовал". Я показал подпись под репродукцией, из которой было ясно, что художник жил несколько веков назад. А ее слова о прежних и нынешних коммунистах мне было непонятны. Ведь у власти стояли ее ровесники. Почему же такие хорошие комсомольцы стали партийными карьеристами, власть которых которых она так ругала.
"У нас 8 октября такая грозища была днем, что ужас. Ночью было минус пять, днем гроза. Сегодня 13 октября, а такая теплота на улице, хоть раздевайся. У нас нынче капусты навалом, зато ни чеснока ни лука нет. Я даже посолила капусты, потому что ее навалом везде...
...У вас сейчас, наверное, всякие продукты появились. У нас за мясом бабы занимают с пяти утра и раньше. Всю зиму с мясом было плохо. Погода стоит плохая. То снег, то дождь.
У нас в городе даже колбаса редко бывает, а мяса вообще не слышно. Наверное, Хрущев № 2 все раздарил при своих гастролях...
Мясо у нас появилось, упаковка хорошая, продавец говорит, что это французские волы. Во как! А в бочках молоко стало по 24 копейки. Какое-то белковое. Фиса брала. Говорит: "То говно было, а теперь еще говнее". В общем, синтетика, зато хвастовства много. Жаль детей, они не едят ничего натурального...
К празднику мясо кое-где давали, не больше, как на пять рублей, масла в руки по двести грамм, ну а об остальном и говорить нечего. Между прочим, продавали черную икру, но ведь ей и цена-то баснословная - сорок рублей килограмм. Ужас. Такой цены ей никогда не было".
В комсомольской ячейке она была вместе с Георгием Марковым. Говорила, что он ей говорил шутя: "Издали ты красивая, а вблизи на Игреньку похожу". Игренькой звали лошадь. Бабуся действительно была красива в молодости. Когда ее в старости встретила давняя знакомая и спросила: "Мария, куда делась твоя красота", она лаконично ответила: "В жопу". Георгий Марков возглавлял Союз писателей СССР, и бабуся называла его карьеристом. И вот как-то ей написал некий Ковалев, партийный журналист на пенсии. В молодости они были в одной комсомольской ячейке. Жил он в курортном городе, занимался воспоминаниями, главным образом о Маркове. Просил у бабуси фотографии для пересъема и сам послал ей какие-то, на одной из них был и Гоша Марков, на другой первый муж бабуси. У бывшего комсомольца, наверное, уже был склероз. На обороте одной из копий групповой фотографии бабуся зачеркнула все написанные Ковалевым фамилии и написала: "Это он все напёр".
Потом Ковалев собрался в Сибирь и решил с ней встретиться. Бабуся не захотела встречи с комсомольским другом:
- На хер он мне сдался. Напишу ему, что уезжаю с внуком.
По наущению Ковалева она написала Георгию Маркову. Тот прислал книгу со своим автографом: "Марии Матвеевне Титовой (Казанцевой) с душевными воспоминаниями о нашей комсомольской юности, о нашей родной Сибири, с пожеланием счастья от автора. Г. Марков. 27.ХII.76 С новым годом!"
Георгий Марков был инициатором травли Пастернака, о чем я тогда не знал, как не знал и Пастернака. Марков был не только чиновником от литературы, книги его пользовались большим спросом, ставились фильмы по ним. Я когда-то попытался начать читать его книгу, но на первой странице меня оттолкнули авторские слова о том, как трогательно, когда в избе висят портреты членов Политбюро.
После смерти бабуси я написал в Союз писателей лично Г.Маркову о смерти бабуси. Поскольку фамилии у нас с ней разные, уточнил в скобках, что она сестра моей бабушки. Я не был уверен, что он ее помнил, хотя у писателя память должна быть хорошей. Телеграфное по краткости письмо не требовало, разумеется, ответа, тем удивительнее было получить ответ за подписью какой-то чиновницы писательского союза. Автор письма ехидно спрашивала, какое отношение имеет сестра моей бабушки к Союзу писателей. Я не стал отвечать, но меня разозлила чиновничья тупость. Письмо адресовано человеку лично, и ему судить, важна эта информация ему или нет.
В комсомольской ячейке Марков был комсомольский вожак, а бабуся - секретарь-машинистка.
Как и сестра она всю жизнь работала в этой профессии. Вспоминала о начале своей трудовой деятельности:
- Когда я закончила школу машинописи, мы с одной девкой пошли устраиваться на практику, а куда как не в милицию. Мы пришли в дежурку, народу было много на прием к начальнику. Сидим, ждем тихо. И мне нужно было что-то сказать своей приятельнице Морьке. Так ее звали. Я возьми да и дерни ее за косу, чтобы она обратила внимание на меня, а она, скотинка, в это время пёрнула, да так здорово, что многие услышали, что кто-то из нас. Мы приросли к скамейке, а бабы: "Вот так девочки, нечего сказать". В это время дежурный говорит: "К порядку, граждане!" Да разве уймешь толпу. Мы под этот шум вскочили и убежали, забыв о начальнике и позже далеко обходили это отделение. После этого меня устроили в райком партии и не как практикантку, а как настоящую машинистку. Ну я рада. Все-таки оклад семь рублей в месяц. Не знаю уж, сколько я проработала времени, меня попросили напечатать удостоверение жен. бабе, как раньше называли женщин, работающих среди женщин. Ну я и наколбасила. Написала удостоверение. Ну, сначала: "Предъявитель такая-то и т.д.", а после всего: "с продрисью и приложением печати удостоверяется". Так ведь секретарь подписал, печать поставили и вручили этой женщине. Вот она и стала читать, да как захохочет. Она была здоровая, голос громкий. И говорит: "Здесь даже печать не надо ставить, и так хорошо удостоверено". Ну, было смеху. Где я сидела, работало еще много сотрудников, не как теперь - отдельные кабинеты. А мне-то не до смеха было. Если бы это теперь, я бы тоже смеялась. Потом часто это вспоминалось...
Любой человек проживает как бы несколько жизней. То он ребенок, и у него одно окружение людей, то он взрослый, вокруг него дети или внуки. И круг знакомых другой.
Когда смотришь на фотографию молодой бабуси, то вроде бы и есть знакомые черты, но все-таки это какой-то чужой, незнакомый человек. Как наверное, ее, старую, не узнали бы ушедшие молодыми оба ее мужа.
Память высвечивает несколько запомнившихся моментов, связанных с бабусей.
Закончилась демонстрация на проспекте Металлургов, но улица Кирова еще перегорожена автобусами. Бабуся с маленьким внуком гуляет. Она в своем старом зимнем пальто без воротника с огромными пуговицами. Моей бабушке мама купила новое зимнее пальто, а бабуся так и ходила в старом, пока мы не отдали ей пальто, оставшееся после смерти ее сестры.
Другой эпизод. У меня отняли рубль. Обидно. Пришел к бабусе. Странно, что проходит время, и уже нельзя придти к человеку.
Еще запомнилось, как я околел на демонстрации как собака. Бабуся жила ближе, поэтому пришел к ней погреться у батареи на кухне.
Мне лет четырнадцать. Я у нее в квартире на втором этаже. Днем она прилегла одетой на кровать. Я лег рядом. Приятно душевное тепло родного человека. Странно, что потом тело становится холодным, ничьим. И ложится в могилу. В тот же день мы сидим с ней на балконе. Солнышко светит. Я думаю о том, что это время уйдет и надо его запомнить.
В 1976 году гуляли с ней по Ленинграду. Ее мучила одышка, не могла быстро идти и от этого ощущение, словно идешь с ребенком, шаг которого меньше твоего. Мы в этот момент подходили к Александро-Невской лавре. В некрополе восемнадцатого века сели на скамейку. Вокруг темно от старинных деревьев. Каменные мрачные надгробья. Я подумал: через какое-то время и она уйдет по ту сторону жизни, что и похороненные здесь люди.
1980 год. Вечерняя темнота неуютного Ленинграда. Я знаю, что бабуся сильно болеет и переживаю, что скоро она уйдет.
Потом письмо ее сына о смерти матери. Он написал, что незадолго до смерти, сидя в кухне, она заявила:
- Встречай, твоя сестра приехала, - имея в виду мою маму, которая жила рядом со мной вдали от Сибири.
Через двадцать лет после смерти бабуси я отпечатал негативы, доставшиеся от умершего дяди Юры и смог увидеть и последние дни ее жизни, и ее похороны. В свои семьдесят три года она выглядела на все девяносто. Но если на некоторых фотографиях она совсем дряхлая, то на других она от болезни резко состарившаяся, но всё та же. То с папиросой. То с закрытыми по-прежнему глазами. То с открытыми глазами и иронично-сердитым взглядом. Объектив дяди Юры ухватил характерные черты матери, спеша запечатлеть последние мгновения ее существования.